Писатель Сидор Иванов пытался написать роман про литературную среду, но у него ничего не получалось. Он отстукивал на компьютере несколько матерных слов и понимал, что больше ему сказать нечего.

Я понял: мой пес Тяпа считает, что я тоже собака.  Такой же пес, как он. Иначе, как объяснить, что он не дает мне погладить красивую хаски Нэнси, оттирает меня от нее, ревнует… Рычит даже.
Объяснить Тяпе, что я не претендую на плотскую  любовь Нэнси, очень сложно. Он мне в этом смысле не верит.  Я его понимаю. Нэнси в самом деле е очень красивая.

Март 2023. Почти неделю безвылазно провел на даче, редактировал одну толстенную научную книгу. Мои домашние питомцы очень обрадовались, что я дома. Но в Москву все-таки выезжать надо. Хоть ненадолго. И вот я собрался и вышел во двор, пошел к воротам. Моя прекрасная кошечка Монро кинулась меня провожать, добежала до калитки, даже лужи ее не остановили.
А собаки (Тяпа и Нэнси) завыли.
Не знаю, как смогу описать свои чувства…
Надо быстро сделать дела в Москве — и домой. На дачу.

14 февраля 2023 выступил в Литературном институте им. А. М. Горького.
Рассказал студентам семинаров Олеси Николаевой и Евгения Рейна (оба мастера присутствовали на встрече) о текущем литературном процессе, о своих проектах, телеканале «Диалог»,  портале «Читальный зал», журналах и газетах, которые издаю долгие годы, –  «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», «Зарубежные записки», «Поэтоград», «Литературные известия», «Наша Смоленка» и др.
Сообщил студентам, что за двадцать лет работы издательство «Вест-Консалтинг» выпустило сотни наименований книг, прежде всего, поэтических. Это книги Виктора Сосноры, Геннадия Айги, Владимира Алейникова, Юрия Влодова, Сергея Бирюкова, Константина Кедрова, Кирилла Ковальджи, Тамары Жирмунской, Славы Лена, Александра Тимофеевского, Сергея Мнацаканяна, Александра Казинцева, Юрия Казарина, Анны Альчук, Нины Красновой, Юрия Беликова, Ольги Ефимовой, Максима Замшева, Сергея Попова, Бориса Кутенкова, Дмитрия Цесельчука, Виктора Петрова, Анастасии Ермаковой, Сергея Арутюнова, Игоря Панина, Максима Лаврентьева и многих-многих других.
Дневники Сергея Есина, датированные 2016 и 2017 годом, и мемуары (двухтомник) Евгения Сидорова – это тоже наша продукция.
О моих производственных успехах студенты и преподаватели слушали с большим интересом. Хвастаться я умею хорошо.
Потом Олеся Николаева предложила мне почитать свои стихи. И тут я почувствовал себя проходимцем. Читать стихи в присутствии Е. Рейна, учителя Бродского,  в мои планы никак не входило.
Но отступать я не привык. Я прочитал взыскательной аудитории свои стихи из готовящейся книги «Преодоление».
Студенты, как ни странно,  аплодисментами поблагодарили меня за выступление и чтение стихов.
Олеся Николаева тоже сказала несколько добрых слов – за что ей большое спасибо.
А Рейн почти все мое выступление молчал. Он только спросил: напечатал ли Вас Олег Чухонцев, когда Вы приносили ему стихи в «Новый мир»? (До этого я рассказывал о своей встрече с Чухонцевым много лет назад.)
Потом Рейн попросил мою газету «Литературные известия». Я с удовольствием подарил один из номеров. Евгений Борисович начал читать литературный кроссворд, напечатанный в газете.
В конце моего выступления Евгений Борисович сказал: «Центонами не увлекайтесь!»
Я думал, что он вообще меня прибьет за мои стихи. Но замечаний больше не было. Я отделался легким испугом.

11.02.2023. Работаю почти год над книгой стихов. Переделываю даже те, что были напечатаны. Правок очень много. Книга, я надеюсь, будет неплохой.

13.02.2023. Котик Мырлыка болеет. Много пьет, прячется под креслом, вчера его вырвало.
Коту 22 года.
Я за ним ухаживаю. Кот прижмется ко мне, и мы с ним вместе лежим на диване, два раненых и родных существа.

5.02.2023. Катинка дебютировала на сцене Дойче Опер как актриса и как драматург, она исполнительница роли и автор монологов для трех актеров. Это детский спектакль. Цена билетов была 5 евро.
Катинке 11 лет.

Работаю над книгой стихов разных лет «Преодоление». Вношу очень много правок. Некоторые стихи переписываю. Нравятся единичные произведения.

1.02.2023. Я опять с утра до вечера сижу в редакции. Работы все больше и больше.

1.02.2023. Внучка Катинка теперь тоже работает в Дойче опер, в детском коллективе. Дочь Настя в Дойче опер отработала много лет. А теперь стала режиссером в государственном детском театре Берлина.

Соловьев постоянно предлагает применить ядерное оружие. Неужели он не понимает, что ответка прилетит очень быстро. Тогда кирдык всем.

Ответил на вопросы С. Богдановой.

Евгений Степанов (Москва)

У меня два издательства – «Вест-Консалтинг» и «Издательство Евгения Степанова». «Вест-Консалтингу» исполнилось двадцать лет, мы выпустили за эти годы сотни наименований книг. В прошлом году выпустили 70 книг, а также журналы «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Зинзивер», «Зарубежные записки», газеты «Литературные известия», «Поэтоград» и другие СМИ.
Наше  издательство выпускает и стихи, и прозу, и документальную литературу, и словари, и учебные пособия. Общий тираж за прошлый год –  наверное, тысяч двадцать экземпляров. Не больше.
Как нас заинтересовать? В нынешнее время самый надежный способ заинтересовать издателя – это найти грант на издание книги. Увы, книга перестала быть товаром первой необходимости, продать книгу и заработать на ней очень трудно. Книжное издательство сейчас не бизнес, это что-то другое.  Издатель выполняет, скорее, социальную функцию, помогает людям реализовать свои способности.
«Издательство Евгения Степанова», которому исполнилось пять лет, специализируется на поэзии. Я выпускаю стихи очень хороших поэтов, с которыми меня связывают годы дружбы, –  вышли книги стихов Сергея Бирюкова, Константина Кедрова, Юрия Казарина и многих других выдающихся авторов. Это инвестиции моего издательства в литературу, в подлинную поэзию. Разумеется, заработать  на поэтических сборниках нельзя, но сделать хорошее дело можно. Ради этого мы и работаем.

Быков не перестает меня удивлять.  Прежде всего, как политический футуролог. Сначала он говорил, что Россия не будет вводить войска на Украину. Потом он говорил, что Путин не будет поздравлять россиян с 2023 годом.
Предсказания  не сбылись.
Теперь Быков решил удивить мир своими познаниями в области спорта и назвал Пеле представителем аргентинского и латиноамериканского  футбола.
Хотя каждый школьник, наверное, знает, что Пеле – бразилец. То есть, конечно, латиноамериканец, но уж точно не аргентинец.
Меня восхищает уверенность, с которой Дмитрий Львович изрекает свои суждения. Ни тени сомнения, что он истина в конечной инстанции. Удивительный человек.

Черно-белые люди в желтом берлинском метро едут куда-то и едут. Лишь бы не на войну.

30.12.2019. Ухожу сегодня с дачи на работу. Мой беленький котик Мурлыка лег посередине дверного прохода и не встает — не отпускает и не пропускает меня, как бы говоря: «Ну куда ты всегда спешишь, побудь хоть немного со мной!»
Извинился я перед Мурлыкой, поговорил с ним ласково по душам. Мол, надо идти, котик, корм нам всем добывать. Кот меня, как всегда, понял. И пошел проводить до калитки.
Все-таки коты — это целая цивилизация.

За две копейки можно было позвонить. За три копейки — выпить маленькую кружечку кваса или стакан газировки (с сиропом). За три копейки также можно было купить маленькую булочку, что мы, юные московские спортсмены общества «Крылья советов», и делали, когда возвращались домой с тренировок по хоккею или футболу. Четыре копейки стоил проезд в трамвае или троллейбусе, пять копеек — в метро. За семь копеек можно было купить вкуснейшее — кисленькое! — фруктовое мороженое в бумажном стаканчике, за девять — молочное мороженое (брикет), за тринадцать — сливочный брикет, за пятнадцать — крем-брюле, за двадцать две — роскошное ленинградское эскимо, за двадцать восемь — буржуйскую сладчайшую «Лакомку». Пятьдесят копеек
стоила бутылка подсолнечного масла. Рубль — это было целое состояние.
…Кстати, советские копеечки и сейчас высоко ценятся среди нумизматов.
Это и сейчас деньги.

Штирлиц. Часто думаю об этом кинематографическом персонаже.
Вроде бы, он перехитрил все спецслужбы третьего рейха, оказался победителем в совершенно неравной битве. Он один, против него система. За счет чего была возможна эта победа — фильм не объясняет. Штирлиц нелюдим, он не галантный кавалер, влюбленной в него Габи Набель (С. Светличная) отвечает (довольно грубо!) отказом, команды, агентурной сети у него нет.
В чем же его, Штирлица, гениальность? Ну да, он говорит по-французски, умеет писать левой рукой, играет на пианино, он чемпион Берлина по теннису. Ну и что?
Где здесь чудеса интеллекта?
Самое провальное, на мой взгляд, то, что Штирлиц совершенно не умеет говорить с людьми. Его манера всегда вставлять в речь вопрос «Нет»? недопустима.
Если ты задаешь такой вопрос, в котором читается неуверенность, собеседник тебе и скажет «нет». Человек, который работает с людьми (будь то разведчик или предприниматель), лишний раз задумываться оппоненту (или клиенту) давать не должен. Если у человека будет альтернатива, он может выбрать не тот вариант, который тебе нужен.
Шпионы (разведчики), конечно, совсем другие. Общительные, улыбчивые, имеющие множество контактов (иначе как собрать нужную информацию?!). Я видел некоторых из них, все-таки я учился в Женеве, а этот городок всегда считался центром мирового шпионажа. Могу сказать точно: нелюдимый и молчаливый Штирлиц засыпался бы очень быстро.
…В свое время, в молодости, я работал специальным корреспондентом в газете «Совершенно секретно» под началом Юлиана Семеновича Семенова, которого злые языки называли генералом КГБ. Я думаю, что Семенов не работал в спецслужбах, иначе бы он, автор сценария «Семнадцати мгновений весны», «нарисовал» бы другого Штирлица, более похожего на разведчика. Кстати, начальником отдела кадров у нас в «Совершенно секретно» был обаятельнейший человек Богдан Андреевич Дубенский, который в свое время работал (это теперь открытая информация) резидентом в Норвегии и  Греции. Мы  с ним много и дружески общались и даже писали в соавторстве статьи. Это был веселый, жизнерадостный человек, который всегда находился в хорошем настроении. Вот он точно никак не походил на Штирлица.
А вообще, мне профессия разведчика (шпиона) не очень нравится. Ты входишь в доверие к одним людям, а потом предаешь их ради других. Я бы так не смог. Хотя понимаю, что воевать без разведки невозможно.

Он был всегда успешен. Деньги прилипали к его рукам, точно мяч к ногам Марио Фернандеса.

У дачной нежной сирени набухли в этом странном декабре почки. Глаза у сирени по пять копеек. Она не понимает, что происходит в природе. Я тоже — не понимаю.

У моего прекрасного белого котика Мурлыки (он полуангор, полусиамец) в этом году юбилей — двадцать лет. По человеческим меркам, это лет сто, не меньше.
Старенький котик. Все трудно. Трудно есть (зубов осталось мало), трудно ходить, трудно защищать свою миску от других домашних питомцев.
Но героическая жизнь уникального кота (о котором я обязательно напишу большой рассказ) продолжается. Мурлыка по-прежнему забирается на меня, лежащего на диване, ложится точно на сердце и массирует его, безукоризненно и эффективно выполняя свои докторские функции, по-прежнему встречает и провожает у калитки, по-прежнему поет мне свои чарующие, волшебные песни… Короче, присматривает за мной, чтобы я не пропал.
Котов у меня много. Но такой Мурлыка — один. Он действительно уникальный. Он даже и не кот вовсе, а какой-то космический посланник, присланный сюда мне (и другим людям) на помощь.

У старенького кота Мурлыки упадок сил, он прячется в тенечке под крыльцом. Мне — поэтому — тоже очень плохо.

Лучшие в мире родители дали мне жизнь. Требовательные тренеры воспитывали мой характер. Великие поэты читали мои стихи, разбирали их, давали мне, бывшему боксеру, советы. Прекрасные женщины разных континентов дарили свою любовь. Красавица-жена
продлила род. Благородные друзья помогали в трудный час и радовались моим скромным успехам. Злобные враги научили не обращать на них внимания и делать свое дело. Добрые врачи хоть и упекли в советскую психушку за сочинение палиндромов, но все-таки не залечили до смерти. Слепая пуля пролетела мимо в горячих перестроечных точках. Красивые страны и города давали приют. Милосердный теолог и мой наставник Патрик де Лобье выкупил из женевской тюрьмы. Лучшие журналы предоставляли свои страницы для моих экзерсисов. Выдающиеся педагоги приобщили к науке.
Я говорю спасибо.
Я надеюсь, что много хорошего у меня еще впереди.

— Пенсии будут повышены! — торжественно объявила вице-премьер Ноликова.
— На сколько? — спросили пенсионеры.
— А как вы сами думаете?! — засмеялась Ноликова.

Чтобы выразить cвои чувства к Румынии,  где я бываю начиная с 1987 года,  мне достаточно одного славянского слова — dragostea.

Составил еще одну небольшую подборку.

Евгений СТЕПАНОВ

Составил еще одну подборку.

Евгений СТЕПАНОВ

Пошел подсыпать семечек птичкам на кормушке, которая висит на яблоне.  Прихожу, а в кормушке сидит черная кошка  Монро. Морда наглая и веселая, довольная. Птичек нет. Придется убрать эту кормушку.

Искусство — это имитация сексуального акта. Или молитва. А есть еще парное фигурное катание, где все слито воедино.

Рушатся миры и страны, человеческие отношения, дружбы и любови. Но я не сдаюсь. Покупаю вагонку и «Roсkwell» в Леруа Мерлен. Утепляю дом.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, да, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.

15-12 января 2020 провел в Берлине. Много там писал. Вот берлинский дневник.

19.01.2020. Меняем с внучкой  Катинкой памперсы ее маленькому братику Максимке.
Спрашиваю:
— А что будем делать с использованными памперсами? На помойку?
— Конечно, — отвечает Катинка. И, язвительно улыбнувшись, добавляет:
— Ну если хочешь, оставь себе.

20.01.2020. Играем с Катинкой. Нечаянно роняю ее мобильный телефон. Катинка рыдает. Я пытаюсь починить телефон,  подключаю его к зарядному устройству.
Говорю:
— Прости, Катинка, кажется,  я сломал твой телефон.
Она продолжает рыдать. И сквозь слезы отвечает:
— Ты не телефон сломал, ты мне настроение сломал.
Кстати, телефон я потом починил.

Иногда жизнь бывает хорошая и красивая, как Дина Корзун в моем любимом постсоветском фильме «Кука».

Внуки смотрят мультики про Чебурашку, а я смотрю на внуков. Нам хорошо.

Проще. Еще проще. Совсем бесхитростно и открыто. О самом наболевшем. Если иначе — зачем я буду читать Ваши стихи?

Черно-белые люди в желтом берлинском метро едут куда-то и едут. Лишь бы не на войну.

Московские проблемы. Подмосковные проблемы. Берлинские проблемы. Болгарские проблемы. Ну и радости, конечно. Не просто жить одновременно в разных городах и странах.

Единственное золотое украшение, которое я нажил за многие годы, – это большой золотой перстень. Сегодня я подарил его своему берлинскому зятю на юбилей. Почувствовал себя еще более богатым человеком.

Восьмилетняя внучка Катинка учит меня отправлять видео через телефон, немецкой грамматике, тамильскому алфавиту, как менять памперсы ее младшему брату, как найти в телевизоре фильмы, размещенные в ЮТЮБ…
И по-прежнему заливается, как маленький несмышленый ребенок, когда я ее смешу.

Was ist passiert? Nichts. Ich bin am Leben noch.

Масляный радиатор на даче, быстро согревающий зимой холодную комнату, до сих пор вызывает во мне ощущение чуда и всегдашнюю вселенскую благодарность.

Каждое утро у меня начинается одинаково. Ровно в шесть утра черная и похожая на пантеру кошка Монро, которая живет в моем подмосковном доме почти три года, начинает настойчиво и занудно мяукать, требуя чтобы я ее накормил. На мяуканья я не реагирую и продолжаю дремать. В таком случае кошка Монро меняет тактику и с особым остервенением и цинизмом дерет своими хищными когтями диван, на котором я сплю. Если и это не производит нужного эффекта, тогда дипломатия заканчивается — кошка Монро… хватает меня за пятку. После этого я точно просыпаюсь и покорно иду кормить эту черную хитрую красавицу и всех остальных своих хвостато-усатых подопечных.

Белый и породистый кот Мурлыка (он полусиамец, полуангор), даже если сыт, все равно сидит под столом и вежливо смотрит на меня, когда я обедаю. Как бы говорит: «Ну дай хоть что-нибудь, не жмотись!» Просто сидит и смотрит. Гипнотизирует. Влияет на меня. Я всегда с ним делюсь.
Черная и полудикая кошка Монро действует иначе. Если я начинаю есть, особенно колбаску или котлетку, кошка без лишних раздумий прыгает на стол и отбирает мой провиант, то есть фактически занимается рейдерским захватом.
Я раньше это терпел, а теперь выставляю черную кошку за дверь, в коридор, и ем отдельно от нее.
А белый кот Мурлыка по-прежнему обедает со мной. И ему всегда что-то перепадает.
Все-таки вежливость — не самое бесполезное качество.

Каждое утро у меня начинается одинаково. Ровно в шесть утра черная и похожая на пантеру кошка Монро, которая живет в моем подмосковном доме почти три года, начинает настойчиво и занудно мяукать, требуя чтобы я ее накормил. На мяуканья я не реагирую и продолжаю дремать. В таком случае кошка Монро меняет тактику и с особым остервенением и цинизмом дерет своими хищными когтями диван, на котором я сплю. Если и это не производит нужного эффекта, тогда дипломатия заканчивается — кошка Монро… хватает меня за пятку. После этого я точно просыпаюсь и покорно иду кормить эту черную хитрую красавицу и всех остальных своих хвостато-усатых подопечных.

Белый и породистый кот Мурлыка (он полусиамец, полуангор), даже если сыт, все равно сидит под столом и вежливо смотрит на меня, когда я обедаю. Как бы говорит: «Ну дай хоть что-нибудь, не жмотись!» Просто сидит и смотрит. Гипнотизирует. Влияет на меня. Я всегда с ним делюсь.
Черная и полудикая кошка Монро действует иначе. Если я начинаю есть, особенно колбаску или котлетку, кошка без лишних раздумий прыгает на стол и отбирает мой провиант, то есть фактически занимается рейдерским захватом.
Я раньше это терпел, а теперь выставляю черную кошку за дверь, в коридор, и ем отдельно от нее.
А белый кот Мурлыка по-прежнему обедает со мной. И ему всегда что-то перепадает.
Все-таки вежливость — не самое бесполезное качество.

30.12.2019. Ухожу сегодня с дачи на работу. Мой беленький котик Мурлыка лег посередине дверного прохода и не встает — не отпускает и не пропускает меня, как бы говоря: «Ну куда ты всегда спешишь, побудь хоть немного со мной!»
Извинился я перед Мурлыкой, поговорил с ним ласково по душам. Мол, надо идти, котик, корм нам всем добывать. Кот меня, как всегда, понял. И пошел проводить до калитки.
Все-таки коты — это целая цивилизация.

Пошел подсыпать семечек птичкам на кормушке, которая висит на яблоне.  Прихожу, а в кормушке сидит черная кошка  Монро. Морда наглая и веселая, довольная. Птичек нет. Придется убрать эту кормушку.

Пузырек валерьянки, корвалол, таблетки нитроглицерина, мазь «Вольтарен», повязка на коленную чашечку… Собираюсь в дорогу. Кажется, что-то забыл. Ах, да. Я забыл ковер-самолет, скатерть-самобранку, сапоги-скороходы. Надо поехать в «Леруа Мерлен» и купить.
А вообще, все хорошо. У меня по-прежнему есть интерес к жизни. Мое лицо, похожее на круглый придорожный подсолнух, улыбается солнцу.

Южный приветливый городок. Сливы растут на каждом углу. Не понимаю, зачем я отсюда уехал 35 лет назад.

Раньше я думал, что должен обежать весь земной шар. У меня это получилось. Прошло время. Теперь я знаю, что земной шар сам крутится вокруг каждого человека.

Прощание. Прощение. Я стал забывать другие слова.

Подошел к дому, где жил 40 лет назад. И не смог сдержать слез.

Самая добрая. Самая красивая. Самая нежная. Самая талантливая. Самая деловая. Не моя. Ну и хватит наматывать сопли на кулак.

Молодость в Нью-Йорке. На 42-й улице айсоры чистили обувь в своих будках, как в детстве — в Москве

Ругаешь кого-то, ненавидишь — отчитываешь Господа Бога за плохую работу.

Врачи запретили мне бегать —  а я все равно иногда бегаю. Не могу смириться с тем,  что кто-то кроме Бога и совести мне может что-то запретить.

Я на даче сижу ровно месяц. Заснял тут на видео, кажется, уже каждый куст и каждое дерево, каждую травинку.  Коты мои, ставшие телезвездами ЮТЮБа, зазнались и требуют повышенных гонораров – в виде рыбы и курицы – за участие в съемках.
В общем, сюрреалистическая и безумная жизнь продолжается.

Как легко в России быть пророком! Все плохие предсказания сбываются очень быстро.

Вспышки памяти, пра-памяти. Тоннель. Выход в… Свет-свет-свет — ослепляющий. Лица.
Глаза. Свет-свет-свет — освободительный.

Вирус надел корону и правит земным шаром. Мировая война продолжается.

Ни под какими знаменами я не пойду в новый мир. Мы пойдем другими путем. И в другом направлении.

Планета оказалась в нокдауне. Однако нокдаун еще не нокаут. Надо вставать. Работа планеты — крутиться. Эту работу никто не отменял.

…И — воздух тревожный, который запомнил(т) нас всех.

Ты видишь мои глаза. Ты видишь мою улыбку. Можно я ничего не буду говорить?

Я работаю редактором более 30 лет. Или все-таки врачом в психиатрической клинике. Точного ответа на этот вопрос у меня нет.

Огонь как пожар. Огонь в камине. Огонь в печи. И в поэзии бывают разные формы.

Влодов, Казанцев, Казарин, Монастырская… Все чаще и чаще перечитываю этих талантливейших поэтов. Восхищаюсь. Учусь. Радуюсь их дарованиям.

Очень трудно построить дом: выбрать место, найти хороших рабочих, все должным образом рассчитать. Построишь дом для себя и детей, а дети вырастают женятся (выходят замуж) и начинают строить свой дом. Так заведено от века. И все-таки дом можно и должно построить. Дом — это ты сам, твоя душа. Фундамент — любовь, стены —бескорыстность и умение прощать, крыша — счастье принимать в гости. И, конечно, открытые двери. Открытые двери.

Если не верить, то впереди — только болезни и смерть. Господи, спаси и сохрани мою перелетную душу!

Если не верить — то впереди только болезни и смерть. Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Провинция — как ложка в стакане хорошей сметаны — никаких — слава Богу! — лишних движений.

26.11.2019. Кошка Монро сегодня проводила меня от дома до калитки. Собиралась и до электрички проводить, но я остановил эту удивительную кошку.
Ехал в электричке и все время думал о ней, такой своенравной, гордой, бесстрашной, дикой, но признающей людей, которые к ней хорошо относятся.

Бездарность и мания величия… Как часто они идут по жизни вместе!

День — музыкант в подземном переходе — в хароновском метро — мой друг и брат — красивый и способный — моя консерватория — на миг, на пять минут — мелодия звучит — спасибо. Я вновь иду, как говорил поэт, туда, на торг, на жизнь, на рынок —
и — вновь могу дышать.

Человечек, челове… Негатив-и-позитив. Атомная энергетика.

Бродский — выдающийся поэт, у которого только один недостаток, который ему, конечно, никогда не простят… Это Нобелевская премия.

Часто слышу, что все плохо в литературном мире, закрылся журнал поэзии «Арион», закрылось специализированное издательство «Воймега», гонораров поэтам не платят, книжки выходят крошечными тиражами за счет средств авторов и т. д.
Я думаю, что поэтам всегда жилось не слишком сладко. Не печатались Губанов, Оболдуев, Влодов… Одни из лучших, на мой взгляд, поэтов двадцатого века. И даже за свой счет издаться не могли. А сейчас — можно. И в фейсбуке можно свои стихи показать. Главное — можно писать стихи, и за это не убивают, не сажают в тюрьму, не кидают в дурдом.
Поэтому — нет, не все так плохо, как кажется на первый взгляд. Поэт, по определению, не может быть успешным и процветающим. Если он поэт.

25.12.2022 в метро случайно в метро старого друга, Володю, с которым 35 лет назад учился на отделении журналистики ВКШ. Володя теперь известный политолог, выступает на всех каналах ТВ, он специалист по Украине.
Разговорились.
Володя сказал, что Украины в след. году может уже не быть. Часть отойдет Западу, часть России.
— Я думаю, — продолжил я, — Россия и Запад уже обо всем договорились.
— Я тоже так думаю, — сказал Володя.

Всю жизнь я жил в одном большом городе под названием «Земной шар». Всю жизнь занимал одну должность —  должность человека. Что-то видел, что-то сочинял. Печатался в двух журналах – «Читальный зал» и «Журнальный зал». Когда писал стихи —получалась проза. Когда писал прозу — получались стихи. Всю жизнь любил одну женщину, которая была далеко-далеко. Всю жизнь я надеялся на будущее. А будущее оказалось в прошлом.

Ландыши очень красивые. Но если им дать волю, они захватят весь участок и погубят остальные цветы.

Самые простые слова. Самые простые рифмы. И — великая душа. И — великая поэзия.
Я один раз был у Новеллы Николаевны дома, в гостях. Я знаю, как живут поэты.

«Крым ваш или Крым наш? Крым мой! Понимаешь? Он мой. Я в нем вырос… Начинать сейчас разбираться «кто есть ху» мне совершенно не интересно», — сказал А. А. Ширвиндт в беседе с одним журналистом. Хорошо сказал.
И – мой. Я тоже вырос в Крыму, я там учился в школе. И никому его не отдам.

ры-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы не скры искры

Две-три строчки верлибра несуетного поэта Михаила Кузьмина из Санкт-Петербурга мне говорят о жизни больше,  чем длинные-длинные рифмованные сочинения шагающих строем успешных и всюду печатающихся стихотворцев.
О, какое великое мужество остаться собой и не быть как все.

Оля Михайлова – чистая душа – пишет рассказы и репортажи о птицах. И сама – высокая как птица. И все Олины сочинения – поэзия, хотя Оля очень редко использует рифмы.

Из всех политиков земного шара наибольшую симпатию у меня вызывает Чиччолина. Остальным я как-то меньше доверяю.

Фильм, который наиболее сейчас актуален, –  «Корона Российской империи»…

Героическими усилиями запустил на даче старенькую стиральную машинку. Фактически, совершил технический подвиг. Потому что в технике я ничего не понимаю. Но вот нужда приперла – и смог.
Кошка Монро, которая, как мне казалось, вообще ничего не боится в жизни, пришла в ужас. Смотрела на эту работающую машинку, вытаращив свои прекрасные зеленые глаза. Такого «зверя» она раньше не видела. Смотрела, смотрела, а потом и вовсе убежала.

Каждая строчка — новый космос. Эмиграция из собственного мозга. Участок земли, ноутбук,  цивилизационные резервации. Что же делать? Не знаю. Но мне нравится эмиграция из рацио. Тебя признали — это провал. Тебя оценили — это катастрофа.
Ты понят – ты удобен – ты как все. Поэт не может быть удобен. Поэт не может быть сейчас. И с теми — кто сейчас. Но – с теми кто вчера. Но – с теми кто потом.
Прекрасна попытка прыгнуть выше собственной головы, выпрыгнуть из себя, пойти туда,
не знаю куда. И дойти. С Богом.

Во власти – любой – прячется неугасающая похоть. Когда это осознаешь, многое становится понятным. Нет уж – лучше пахать на собственном маленьком участке,
чем быть слугой народа. Лучше разговаривать – на равных – с травой и землей,
ландышами и одуванчиками, яблонями и грушами, соснами и елями, смотреть на огонь и звезды, чем изъесть, как писала прекрасная Татьяна Бек, чужую свободу.
Власть – страсть – напасть. А жизнь – это любовь. Хотя и любовь знает, что такое либидо.

Что такое сочинение стихов? Это всего лишь больная совесть. Не более того.

Даже если из слова потечет кровь, вряд ли кто-то сейчас обратит на это внимание.

Веселые огурцы не уживаются в одной теплице с почтенными помидорами. Прекрасной груше противен и даже опасен для жизни изысканный можжевельник. Величавые сосны
не дружат с изящной ольхой и т. д.
Вам это ничего не напоминает?

Пандемия. Я на даче сижу ровно месяц. Заснял тут на видео, кажется, уже каждый куст и каждое дерево, каждую травинку.  Коты мои, ставшие телезвездами ЮТЮБа, зазнались и требуют повышенных гонораров – в виде рыбы и курицы – за участие в съемках.
В общем, сюрреалистическая и безумная жизнь продолжается.

Стихами никого не удивишь. Легче удивить молчанием, отсутствием стихов.
Молчание всегда приветствуется.

Какая разная реакция у людей на карантин!.. Я сейчас имею ввиду психологическое состояние.

Моя черная полудикая кошка Монро сегодня (20.04.2020) напала на соседского гигантского волкодава-алабая, который раз в десять больше ее. Все произошло очень внезапно. Пес по дурости залаял на нее, когда она спокойно прогуливалась вдоль забора и смотрела, как я прореживаю секатором кусты малины, кошке этот лай не понравился, она изящно, как Лисицкене, перепрыгнула через забор и цапнула хищной лапой добродушного пса-великана за морду. Тот, не будь дураком, убежал. А кошка вернулась восвояси.
Я ее отругал за этот хулиганский поступок, надеюсь, она поняла, что так поступать негуманно.
Она подошла ко мне и потерлась о ноги. А потом зашла в дом, легла в кресло и заснула.
Вот с таким зверем я и живу в одной избушке уже много лет.

Гениально просто. Просто гениально. Гениально. Просто. Не гениально. Не просто. Сложно.

Пандемия. Самоизоляция. По телевизору показывают «Повесть о настоящем человеке». Замечательно делают, что показывают такой героический фильм.
Никто из нас не имеет права сдаваться.

8 апреля 2020 года моя близкая родственница, гражданка ФРГ, живущая в Берлине, получила материальную помощь от государства. Помощь составила 9 тысяч евро. Еще раз повторяю: девять тысяч евро! Ее прошение рассматривали 3 дня, и вчера деньги поступили на счет. Интересная деталь: в очереди на мат. помощь родственница была 50-и тысячной. Никаких справок она не представляла. Только написала, что потеряла работу.
9 тысяч евро это примерно 720 тысяч рублей.
Вчера другой мой близкий родственник, живущий в Москве, тоже получил материальную помощь от государства – надбавку к пенсии. Надбавка составила 2 тысячи рублей.
Не хочу никак это все комментировать. Но и молчать в данном случае не могу.

Все равно будем жить. Надо выстоять и в этот трудный час.

Душа – как цветущая  –  белая  –  вищня – в апреле. Если любить.

Этот человек, обокравший меня, теперь делает вид, что со мною не знаком, не заходит ко мне на страницу в социальную сеть, нормально живет, руководит большой организацией, пишет стихи о Родине, кстати, хорошие. А ведь даже не извинился. Впрочем, я сам дурак, что доверился в свое время этому человеку. Бог ему судья.

Если бы я был Председателем Земного шара, я бы запретил рубить елки на Новый год, охотиться на зверей (если в этом нет крайней необходимости), бесконечно болтать по мобильникам в электричках. Я бы нашел жилье всем бездомным людям, кошкам и собакам. А после этого я бы спокойно ушел в отставку. Если бы я был всемогущим волшебником, я бы воскресил Наташу, маму, брата, племянника Витьку, тетю Галю, дедушку Витю и бабушку Зину, бабушку Пашу и дедушку Жору, прабабушку Пашу, моих нерожденных детей, Ивана Ивановича и Сашу, вообще всех своих родственников, Пушкина, Хлебникова, Мандельштама… Всех хороших и талантливых людей, которые жили на этой земле.
Если бы я был молодым, я  бы побежал за этой красивой девушкой сломя голову.
Если бы…

Раньше за стихи платили и убивали. Теперь за стихи не платят, но по-прежнему убивают. Поэты всегда хорошая мишень.

Киссинджер долгое время работал на Рокфеллеров. Макрон долгое время работал на Ротшильдов. И т. д.
Бильдербергский клуб управляет мирами. Деньги делают деньги.
Однако никакой Бильдербергский клуб не заставит меня любить то, что я не люблю.

В каждом встречном он видел черты Иисуса. Каждого ребенка воспринимал как своего.
Тратил все свои сбережения на помощь бездомным животным. Он знал что-то такое, чего не знают многие люди. Он сумел построить храм — в  собственном сердце. И все-таки считал себя самым большим грешником на земле. В гробу он улыбался. Аминь.

— Умри! — двадцать лет говорит государство моему издательству.
— Живи! — двадцать лет говорит общество моему издательству.
Удивительный факт: общество умнее и сильнее государства.

Сообщение в Раменской газете.
В солидную организацию требуются специалисты с высшим образованием на позицию (именно так — на позицию! — Е.С.) дворника…

Пошел в магазин за хлебом, а вышел на финишную прямую. Обычное дело.

Быстро, очень быстро я прошел по любимой улице. А на самом деле еще быстрее

Никаких разлук навечно нет. Рано или поздно все встретимся. Поэтому надо сохранять спокойствие.

Осень. Мыши побежали в дома… Одна глупая мышь-камикадзе забежала и в мою теплую бревенчатую избушку, где живут несколько котов.
Я начал спасать бесстрашную мышь. Быстро открыл все двери, чтобы она имела возможность скорее удрать. Но мышь свой шанс не использовала. Коты очень быстро доказали, что не зря едят свой «вискас».

Итак, я выхожу на крыльцо. Срываю кисточку вызревшего сладкого  винограда, с удовольствием съедаю. Иду в сад-огород, собираю огурцы, оставшуюся ремонтантную землянику, шиповник, яблоки, груши, выкапываю картошку… Все это дает мне благословенная быковская земля. Я кланяюсь ей в пояс. Я знаю, что в жизни очень много

прекрасного!

11.09.2020. Ничего нового и особенно страшного в русофобии (термин кстати, Ф. И. Тютчева), на мой взгляд,  нет. Если какую-то нацию ненавидят, это говорит только о том, что нация сильная и она на что-то претендует в этом не лучшем из миров.
Американцев тоже не шибко любят. Но все считаются с ними. Трамп сказал, чтобы Германия не сотрудничала с РФ по «Северному потому-2», — и  Германия, судя по всему, будет вынуждена подчиниться. Во всем мире есть антисемитизм, даже в США, где самая большая и могущественная в мире еврейская диаспора.
Сильных, умных, богатых не любят. Это закон. Сильные, умные, богатые это должны знать. И быть – несмотря ни на что – добрыми.

Сентябрь 2020. Итак, Михаил Ефремов получил восемь лет.
На самом деле, он, конечно, получил значительно больше — срок у него тетерь пожизненный, потому что никто Михаила Олеговича не избавит от тяжкого греха… Совесть — самый страшный прокурор.
Что меня поражает в этом трагическом деле?
Ну ведь все видели, что человек пьющий, почему смотрели на это сквозь пальцы? Почему ГИБДД раньше не отобрала у него права? Почему сейчас осужденный лишен прав только на три года?
На мой взгляд, тех, кто один раз сел за руль в нетрезвом виде, нужно лишать прав пожизненно.
С другой стороны, мне очевидно: что талантливый человек Михаил Ефремов — плоть от плоти народа, он взращен в той культурной парадигме, которая окружает всех нас с самого детства. У нас в стране культ пьющего человека. Это проявляется в пословицах. стихах, фильмах…. Каждый год нам показывают сказку «Ирония судьбы», где, только напившись вусмерть, доктор (!) находит счастье с белокурой красавицей…
В обществе нет нетерпимости к пьющему человеку. В обществе нет непримиримости к нарушению закона. Судьба Михаила Ефремова неслучайна.

Сам пишет. Сам редактирует. Сам издает. Сам читает. Так вот ты какая, свобода слова…

Иметь хорошо. А не иметь — спокойнее. Все правильно поется в песне: «Думайте сами, решайте сами!..»

Хочешь сказать кому-то резкие слова? Пожалуйста! Единственная просьба: сделай это через 2-3 дня, а еще лучше через месяц. Может быть, к тому времени ты забудешь о том, что хотел кому-то сказать резкие слова.

Бог это Бог, земля это земля, небо это небо, хлеб это хлеб, вода это вода, эмоции это эмоции, поэзия это поэзия, талант это талант, женское тело это женское тело, ребенок это ребенок, душа это душа… И в Москве, и в Париже, и в Нью-Йорке, и в Чикаго, и в Женеве, и в Каире, и в Берлине, и в Киеве, и в Одессе, и в Несебре, и в маленьком прекрасном черноземном селе Верхнеспасское, где я после института работал учителем в школе.

                                                           Н.
Окрасится – кровью – закат, окрысятся боль и тоска,  если – хотя бы на одно мгновение –
ты уйдешь из души моей. Но это невозможно. И поэтому все хорошо. И поэтому я непобедим.

Вашингтонский обком. Брюссельский райком. Майданные первичные организации.
Не забудьте заплатить взносы. Ну все примерно так как было в КПСС и в комсомоле.
Принципы управления стары как мир. Слава КПСС!

Человек-свет решил вступить в благородную борьбу с человеком-тьмой,
начал резко осуждать его, писать о нем гневные и вроде бы справедливые посты в социальных сетях и, ненавидя всемирное зло, даже грозился убить подлого и ненавистного человека-тьму, чтобы расправиться с ним раз и навсегда.
Прошло время.
Человек-свет посмотрел в зеркало и не узнал себя.
Он понял, что пришла пора бороться с самим собой.

Следы на земле. Следы на песке. Следы на воде. Следы на небе. Следы на земле.

Коты это люди. Люди это коты. Деревья это люди. Люди это деревья. Цветы это люди. Люди это цветы. Свиньи это люди. Люди это свиньи. (Мозг человека и свиньи, кстати, очень похож.) Собаки это люди. Люди это собаки. Возможно, я прав. Возможно, я не прав.

Не дал кошке вовремя корма — она меня укусила. Отказал автору в публикации —  он пообещал меня убить. Расстался с женщиной — проклинает до сих пор. Не заплатил в нужный период пятьдесят рублей налогов —  вызвали в суд Короче, как сейчас говорят, прикольно. Но никто и не обещал что будет легко.

Расставание с любимым городом. Расставание с любимой женщиной. Расставание с любимыми книгами. Расставание с любимыми кошками. Расставание с собой. Медленное, но все-таки стремительное расставание. Встреча.

Иду по теплой улочке любимого провинциального городка, срываю яблоки и сливы, растущие повсюду, помыв их бесплатной водой из старой красивой колонки, весело жую на ходу.
Кто сказал, что на земле нет коммунизма.

Человек должен жить как минимум лет двести. Иначе очень трудно что-то успеть добиться результата. Мне под шестьдесят, а я до сих пор чувствую себя молодым начинающим потом.

Человек рождается. Живет. Умирает. Никто не может придумать что-нибудь поновее.

Только не надо говорить резких и грубых слов.  Даже если они правдивые,  они все равно глупые.

Хозяин публичного дома и владелец газеты встретились и начали оживленно беседовать.
У них нашлось много общих тем для разговора.

Нет хороших и плохих. Нет смелых и трусливых. Нет веселых и грустных.
В разных жизненных обстоятельствах люди могут проявить себя по-разному.
И хороший может оказаться плохим. И трусливый может совершить подвиг. И веселый может загрустить. И даже бездарность имеет шанс обрести талант,  если однажды поймет что просто занимается не своим делом и нужно искать что-то другое.

Ну да, так и есть —  моложе никто не становится. И – суставы сошли с рельс, как составы.
Слава Богу, что все-таки еще хожу.

Уже не могу бегать, но еще могу – хоть и хромая – ходить. Уже не могу таскать тяжести,
но еще могу держать в руке авторучку. Уже не имею сил на веселую и разгульную жизнь,
но, кажется, научился любить. А что, все правильно, я старше даже дедушки Ленина. Всему свое время.

Пандемия. Люди — в масках — в метро… Будто все как один задумали ограбить банк.

Пастернак свои стихи переписывал, был недоволен собой. А мы довольны. Мы все поэты, номинанты, лауреаты,  победители лит. конкурсов, академики липовых академий и т.п. Какая-то глобальная печальная шизофрения! И нехватка любви.

Все постепенно проходит. И только чувство стыда за свое отвратительное несовершенство
мучает меня всю жизнь.

Жил-был мужчина в самом расцвете сил и было в нем столько наносного, несносного, трусливого, невысокого, что он мучился и старался измениться.
Иногда в нем просыпался маленький и наивный мальчик, и тогда этот мужчина в самом расцвете сил играл на флейте.

Боль – слезы – и все-таки – свет. И все-таки я тоже буду искать этот лучистый колчедан,
лучистый, как взгляд моей любимой.

Пишу стихи — заговариваю боль. Все очень просто.

Старые рифмы — старые смыслы. Новые рифмы — опять старые смыслы. Новые смыслы — новые рифмы.

Тихо, спокойно, откровенно… Может быть, тогда что-то сможешь сказать во весь голос…

Мы все обязаны защищать свою Родину.И уметь восхищаться виноградной лозой. Даже если она растет на вражеской территории.

До сих пор во мне звучит маленькая детская дудочка. …Ннаивные и негромкие мелодии.
А все остальное — это не я.

Иду. Это теперь работа. Смотрю. Это теперь работа. Думаю. Это теперь работа. Что-то делаю руками. Это теперь работа. Засыпаю. Это теперь огромная радость. Просыпаюсь.
Это теперь успех.

За 20 минут доезжаю на электричке из Москвы до своей старой дачи.
Оказываюсь в ХIХ веке — в обществе Вяземского, Пушкина, Баратынского, Тютчева…
Какой же я счастливый человек!

Как можно проще, как можно тише, как можно незаметнее…

Очень хорошо, что никто не видит, как моя душа летит над большим и сверкающим городом. далеко-далеко — свободная и живая.

Не хочу говорить ни одного невежливого слова. Хочу обнимать свою любимую
и кормить прибившихся ко мне кошек кормом «Пурина», который они так любят и смотреть по телевизору, как играет в футбол мой любимый мадридский «Реал» и слушать песни Анны Герман и просить Бога о том, чтобы он продлил жизнь моим родным и близким.
А заснеженный дачный поселок что-то говорит на своем языке. И душе хорошо — непонятно по какой причине.

Жалеть, согревать, заботиться… А не устраивать страсти-мордасти. Тихие и надежные глаголы лю… которые необязательно произносить вслух.

Меня убивали, а я писал стихи. Вот, собственно, и все, что я могу рассказать о своей жизни.

Стойкие вязы не просят визы. Ветви — ввысь. Вязы не признают границ, как, впрочем, и другие деревья, у которых я всю жизнь учусь.

Сначала доминировал белый цвет, потом красный, потом черный, теперь самый популярный цвет — серый. Ничего, это не смертельно. Лишь бы не коричневый. Лишь бы не коричневый

Кошки не охраняют дом, как собаки. Не дают молока, как коровы или козы. Все это так.
Но жить без кошек очень трудно. Потому что без кошек дом лишен тепла и уюта. Потому что без кошек в доме моментально появляются мыши и крысы. Потому что без кошек дом не дом.
Стихи тоже, казалось бы, не очень нужны. Никто за стихи не заплатит ни копейки. Никто о них не скажет — при жизни поэта — доброго слова.
Все это так. Но без стихов разрушается человек. Но без стихов разрушается страна. Но без стихов разрушается планета.

Сродниться с землей. Сродниться с небом. А что еще?

В метро почти все в масках. Москвичи точно одна большая банда, которая задумала ограбить банк.

Ходить стал медленнее, говорить тише, а видеть лучше.

Михаил Кузьмин — поэзия — Санкт-Петербург. Метафора, не униженная рифмой.

Что было со мной до моего рождения — не помню. Что будет со мной после смерти — не знаю. Живу как живу. Радуюсь каждому дню. Улыбаюсь.

Поваленные сосны. SOS в глазах собравшихся в дорогу уток. И мне пора бы улетать. Но я останусь.

Я прожил двадцать жизней. Но не прожил одной. Впрочем,  все это не имеет никакого значения.

Даже если сто тысяч высокооплачиваемых комментаторов лжи скажут, что ложь – это правда, я все равно в это не поверю. Поэтому стараюсь не смотреть телевизионные политические передачи. Ни в одной стране мира.

Следующая станция Малаховка. Следующая станция Удельная. Следующая станция Быково. Следующая станция Сосны. Следующая станция Любовь. Следующая станция Стихи.Следующая станция Смерть. Следующая станция Стихи.

Графоманы обожают печататься в литературных журналах. И поэты любят печататься.
Графоманы обожают тусоваться на литературных фестивалях. И поэты любят фестивали.
Графоманы обожают разные литературные награды. И поэты любят награды. А в чем же разница? Да ни в чем. Просто одни пишут так. А другие иначе.

Огород не допускает случайностей. За чем ухаживаешь — то и вырастает.
В жизни таких строгих закономерностей нет. Но все равно я знаю, что любовь рождает любовь. А что такое ненависть — я не знаю

Сегодня утром (4.06.2020) кошка Монро завалила огромную крысу. Битва была не на жизнь, а на смерть. В общем, я понял: эта кошка спасает меня…  Бережет дом.
Каждый день на даче происходит что-то невероятное.

Взошла картошка, красивая и бесстрашная, и стала копить свои золотые богатства
в желтой суглинистой земле Я чувствую себя графом Монте-Кристо.
О, дачная земля!
О, Solánum tuberósum!

Клубника – когда цветет – раскрывается как душа хорошего человека,
как третий глаз, как вселенная… Клубника – когда цветет – это антенна,  которая принимает и передает сигналы из прошлого-настоящего в будущее, из одной галактики в другую. Клубника. Клуб «Ника». Улыбка Бога.

Зачем все нынешние эстрадные певцы, когда есть Галкин? Да и политики не особенно нужны. Галкин всех прекрасно заменяет. Талантливо, смешно, похоже, правдоподобно.
Галкин как зеркало нынешней эпохи. Картина маслом.
Очень жаль, что Галкин (он теперь иностранный агент) уехал из России.

Не хочу – не могу – ничего вспоминать. И хорошее – и плохое – все – причиняет боль.
Работа (на удаленке) – перекус – сон – во сне стихи. Хватит – достаточно. Это моя повседневность. Единственное, что хочу делать всегда, – это поливать свои клубнички и цветы, малину и огурцы, окучивать картошку, смотреть на деревья, которые так немногословны, стойки и мудры.
Если бы у меня была возможность, я бы никогда не выходил за калитку своего маленького дома, который сейчас – во время пандемии – стал для меня таким огромным миром.

Сивый графоман говорит о другом сивом графомане: «О, это очень талантливый человек!..» В глазах у говорящего – уверенность в самом себе и своей правоте».

Душа. Судьба. Словарный запас-рифма-метафора. А что еще нужно поэту?

Коллекция добрых дел, благородных поступков, смелых решений, возвышенных полетов души. Признаю только эту коллекцию. А на остальное и время тратить нет никакого желания.

Дождь. Дождь. Дождь. Смородина приободрилась. Клубника припала к земле.

Плохо. Очень плохо. Никуда не годится. Бедный словарь. Устаревшие рифмы. Невыразительные метафоры. Нет воздуха, целительной силы, новой жизни, нового космоса. Не виден человек как часть мироздания. Нет ангельского сплава формы и содержания. Я это все понимаю. И в тысячный раз принимаюсь за это сложное — необъяснимое — дело. Надо работать, надо стараться, надо прыгнуть выше собственной головы. Бог дает шанс. Всем.

Охраняю щебечущий скворечник с птенцами от хищной кошки. Я знаю в чем смысл моей жизни.

Самоизоляция как радость и свобода. Зло как добро. СпасиБо. Я желаю всем любви и здоровья. Пожалуйста постарайтесь не болеть. Будьте счастливы.

Хороший человек умер от сердечной… переизбыточности.

Какая такая любовь?!. Просто если ты мне не звонишь. Я начинаю болеть.

Любое соприкосновение  художника с властью уродует, уничтожает его.
Читаю стихи хороших, талантливых поэтов, написанные в шестидесятые-семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века. И талантливо, вроде, и мастеровито. Но они (к несчастью, очень многие!) были вынуждены (чтобы напечататься!) воспевать стройки коммунизма, ругать прогнивший Запад и т. д. Читать это сейчас невозможно. А после всех этих идеологических стихов и другие стихи поэтов выглядят как фальшь, вранье.
Фактически власть раздавила многочисленные таланты. Нет, нынешнее время, конечно, отвратное, и поэты никому не нужны, но сейчас хотя бы никто не заставляет писать стихи по заказу власти. У поэта сейчас гораздо больше возможностей пробиться к самому себе, сказать то, что можешь и должен сказать только ты.

Я говорю по-английски плохо. Но меня все понимают Я говорю по-французски плохо. Но меня все понимают. Я говорю по-немецки плохо. Но меня все понимают. Я говорю по-болгарски плохо. Но меня все понимают Я вроде бы не плохо говорю по-русски
и даже преподаю стилистику в одном престижном вузе. Но меня понимают всего несколько человек.

26.11.2019. Из книги стихов пятилетней давности нашел только три приличных текста. Остальное никуда не годится. Все надо переписывать.
Всю жизнь я пишу одну книгу стихов. Пока живой, буду свои сочинения доводить до ума. Завидую тем людям, которым нравятся собственные стихи.

Возраст. Болезни. Подмосковье. Прыгает, как давление, кузнечик в дачной траве.

Евгений Степанов — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ имени М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатается с 1981 года. Постоянный автор журнала «День и ночь». Автор нескольких книг стихов, прозы и научных монографий. Главный редактор-издатель журналов «Дети Ра», «Зинзивер» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига «Литературной газеты» и премии журнала «Нева». Живёт в посёлке Быково (Московская область).

Если душа бессмертна, значит – страдания не закончатся никогда. Так?
Это хорошо, что я ничего в этой жизни не понимаю.

В доме у меня четыре кошки. Лечат меня, когда я заболеваю. Почти как бригада скорой помощи.

Отец Пикассо любил рисовать голубей. Отрезал у голубей лапки, прибивал их к стене и рисовал, рисовал… Добивался сходства… Он очень старался.
Но выдающимся художником он не стал. И не мог стать.

Лечился. Принимал лекарства. Боролся за жизнь. Выжил.

А зачем?

30.11.2022. Опять поднялось давление. Голова болит очень сильно.  Давненько такого не было.
Но все равно много работаю. Пишу. Несколько часов подряд вычитывал «Зинзивер», № 5, 2022.

СТЕПАНОВ Евгений Викторович — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ имени М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатается с 1981 года. Неоднократно публиковался в «Нашем современнике». Автор нескольких книг стихов, прозы и научных монографий. Главный редактор-издатель журналов «Дети Ра», «Зинзивер» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига «Литературной газеты» и премии журнала «Нева». Живёт в посёлке Быково (Московская область).

Повесть  <Евгения Степанова> «Дым  Дымыч и Васька» я прочел залпом — замечательно. Так все зримо — до последней веточки. Так все трогательно — до последнего слова в финале. И так все понятно и близко, потому что мы живём в одно время и на многое смотрим одинаково.
Самая важная и главная мысль Вашей повести мне тоже близка и дорога: счастье — это жить в родном доме. Раньше критики в своих статьях щеголяли кем-то брошенным «красной нитью проходит». Нет, не красная нить — живые тёплые  огоньки, как маячки, вспыхивают в тексте, не давая герою и читателю сбиться с пути жизни. Родной дом! Родной. Это и есть счастье.

СТЕПАНОВ Евгений Викторович — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ имени М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатается с 1981 года. Неоднократно публиковался в «Нашем современнике». Автор нескольких книг стихов, прозы и научных монографий. Главный редактор-издатель журналов «Дети Ра», «Зинзивер» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига «Литературной газеты» и премии журнала «Нева». Живёт в посёлке Быково (Московская область).

Новый кот Тарковский (он же Пушистик) потихоньку обживается. Но кошка Монро загоняет его под шконку (под диван). Короче, зона.

Вышли мои стихи в «Урале». В том числе верлибры. Спасибо моему другу Юрию Казарину, дай Бог ему здоровья!

Позавчера  (22.11.2022) прихватило сердце. Сел на диету. Сегодня уже лучше. Сегодня поеду в Москву, накопилось много дел.

23.11.2022. Подписал договор с МИДом на издание новой книги из серии «Дипломаты вспоминают». Спасибо.

21.12.2022. Оля принесла в дом еще одного кота. Нашла – голодного и холодного – на помойке. Он черно-белый. Остался у нас жить. Я дал ему необычное имя – Тарковский.

18.11.2022 исполнилось 7 лет моей чудесной соседке и родной душе  – Ляле. Отметили с Лялиной мамой, Таней, и малышкой у нас дома. Играли с Лялей в настольный футбол, шашки, уголки. Она пригласила к себе, на праздник.
Я отказался, мол, неудобно.
Она говорит:
– Ладно, Женя, я тогда тебе шашлычков принесу.

Методология привлечения к себе внимания у Дмитрия Быкова отработана до нюансов.
Он говорит то, что противоречит общему (распространенному)  мнению.
Вот только несколько соображений литератора:
Лев Толстой не сам написал Анну Каренину, «Маленький принц» – слащавое произведение, Довлатов – слабый писатель, евреи не должны жить в Израиле, они соль, а не суп, войны между Россией и Украиной не будет…
Метод этот понятный. Но скучный, на мой взгляд. Тем более, что Быков часто ошибается.

Выступал 8.11.2022  в Литинституте, на семинаре Евгения Юрьевича Сидорова. Он спросил у меня:
–  Вы когда-нибудь отдыхаете?
–  Нет, –  ответил я.
Сейчас подумал получше об этом и понял, что я сказал неправду. Я всегда отдыхаю. Моя работа мне нравится. Работая – я отдыхаю, получаю удовольствие.

Помирать собрался, а хлеб паши!

(Услышал от Ирины Ракитиной, а она от своего прадеда.)

7.11.2022. Макс по моей просьбе перемонтировал мой фильм «Впервые». Сократил. Из пятиминутного фильма получился четырехминутный. Теперь все нормально. Получилось кино, за которое мне не стыдно.

Мужчина и женщина сидят на скамейке.

— В чем смысл жизни, как ты думаешь? — однажды спросила Ольга.
— Вернуться туда, откуда пришел, — уверенно и быстро ответил Игорь
— В рай?
— Возможно.
— Но мы же с тобой грешные люди… Какой уж для нас рай?
— Будем уповать на милость Божью.
— А для тебя Бог это кто?
— Если я скажу, ты засмеешься.
— Скажи!
— Бог — это ты.
— Не поняла.
— Мы все — Бог.
— Кажется, я начинаю понимать. Один поэт однажды написал стихотворение «Христос-человечество». Я где-то читала.
— Ну вот, он все правильно написал. Мы все — единое целое, объединенное и спасенное Христом.
— Но ведь в каждом из нас есть зло.
— У нас есть свобода выбора, возможность изживать в себе зло. Это главная свобода, которую мы получили от Него. Наша с тобой свобода — идти вверх, а не вниз, любить друг друга, собак, кошек, людей, Нэнси, Тяпу, Надю, родных и близких... Но, прежде всего, друг друга. Да, мы все — единый организм. Мы все — Бог.

Евгений Степанов (1964) — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатался в журналах «LiteraruS», «Урал», «Нева», «Звезда», «Дружба народов», «Знамя», «Наш современник», «Москва», «Подъем», «Арион», «Интерпоэзия», «Юность», «Волга» и других изданиях. Автор нескольких книг стихов и прозы. Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига («Литературная газета») и премии журнала «Нева». Живет в Москве и поселке Быково (Московская область).

26.10.2022. Вычитал гранки своей повести «Дым Дымыч и Васька», которая выйдет в «Неве», № 11, 2022. Нашел пять опечаток.

Вырастил 894 огурца. Сегодня 12.10.2022. Сезон закончен. Больше огурцов не будет.

Евгений Степанов — прозаик, эссеист, поэт, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатается с 1981 года. Рассказы, повести, эссе и романы печатались в журналах «Звезда», «Нева», «Знамя», «Наш современник», «День и Ночь», «Крещатик», «Литературный Азербайджан», «Нижний Новгород», «Зинзивер», «Дети Ра», «Футурум АРТ», в «Литературной газете», в газете «Континент» (Чикаго), в коллективном сборнике издательства «Эксмо». Лауреат премии имени А. Дельвига «Литературной газеты» и премии журнала «Нева». Руководитель Союза писателей ХХI века и издательства «Вест-Консалтинг». Автор нескольких книг. Живет в поселке Быково (Московская область).

В советское время я работал в центре Москвы в музее писателя Николая Островского – на улице Горького, дом 14, теперь это Тверская. У нас, научных сотрудников, по сути, обычных экскурсоводов, была огромная светлая комната на четырех человек, где мы находились в то время, когда не проводили экскурсии. Коллектив был интересный: три мужчины (от двадцати трех до тридцати семи лет) и двадцатипятилетняя женщина. Один потом, после перестройки, стал священником, другая – веб-дизайнером, третий ушел в пиар, а я основал издательство.
Работали мы тогда, в восьмидесятые годы прошлого века, примерно один час в день, все остальное время было реально свободным. Кто-то писал рассказы и стихи, кто-то болтал на всевозможные темы по служебному телефону, кто-то перепечатывал на электрической печатной машинке самиздатовскую эротическую «Ветку персика»... Короче, никто себя не переутруждал. Зарплата у нас была по 170 рублей, что вполне хватало на то, чтобы заплатить за квартиру (коммуналка), купить еды, проездной на месяц и даже немного отложить. Государство тогда заботилось о людях.
И вот прошло более тридцати лет.
У меня сейчас опять офис на Тверской, но гораздо меньше – всего десять квадратных метров, за который я плачу по безналичному расчету 23 тысячи рублей в месяц. Мы там сидим втроем с моей сотрудницей-верстальщицей Ириной и менеджером по распространению книг Андреем. Я вкалываю с утра до ночи, выпуская в год десятки наименований книг, журналы, газеты…
Мне приходится быть и журналистом, и редактором, и корректором, и финансовым директором, и грузчиком-экспедитором, и рекламистом-пиарщиком… Ирина и Андрей мне во всем помогают.
Вся моя бурная деятельность не приносит большой прибыли. Мне опять, как раньше, хватает только на еду, проездной и на оплату коммуналки. Только эксплуатация труда стала совсем другой – реально капиталистической, беспощадной. По телефону теперь на отвлеченные темы не поболтаешь, рассказы и стихи в рабочее время не попишешь. Сейчас задача одна – выжить, прокормиться, выплатить людям зарплату (а у меня еще на удаленке три человека работают в штате), заплатить за аренду офиса, налоги и т. д.
Когда началась ковидная пандемия, я заболел, вызвал скорую помощь, меня, жителя Подмосковья, привезли в Раменскую районную больницу, КТ выявило поражение легких. Неделю меня лечили в больнице. Не буду об этом долго распространяться, это тема отдельного рассказа. Скажу только, что вылечили; врачи, медсестры и медбратья, низкий им поклон, вытащили меня с того света. Но вот когда меня выписали, никто ни разу не позвонил, не поинтересовался, как я себя чувствую, как проходит постковидный синдром (а ведь он проходит очень тяжело). Времена теперь другие. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
…Я по-прежнему приходил на работу и хватался практически за любой заказ. Если человек мог оплатить тираж своей книги, то я брался ее издать. Редактировал, вносил правки и выпускал в свет.
В советское время такое, конечно, было невозможно. Явных графоманов все-таки не печатали.
Конечно, я выпустил немало и достойных книг, но – буду честен хотя бы перед самим собой – много напечатал и всяческой муры.
Мучаясь, коря себя, я все-таки как-то притерпелся к новой реальности. И хорошо усвоил основное правило капитализма: клиент всегда прав.
Однажды ко мне – довольно-таки неожиданно, без приглашения – пожаловали два необычных гостя.
– Здравствуйте, – сказал худой харизматичный мужчина лет пятидесяти пяти, – меня зовут Анатолий Филиппович. – Я бы хотел напечатать свое стихотворение у вас в литературном журнале.
На меня смотрели пронзительные жесткие глаза, похожие на отбойные молотки, на руках у автора красовались выразительные лагерные наколки. Сомнений в том, что передо мной человек из мест не столь отдаленных, не возникло.
Рядом с Анатолием Филипповичем стоял огромный бугай лет тридцати, тоже в наколках.
Увидев, в какой маленькой и тесной комнатенке, заставленной книгами, мы сидим, они предложили поговорить в близлежащем ресторане «Ливанец».
Я сказал, что это лишнее; здесь, в здании, есть общая переговорная комната, где можно побеседовать.
Они согласились.
Потом между нами состоялся любопытный диалог, в котором колоритные гости, как ни странно, не употребляли фени, разве что иногда проскальзывали блатные словечки.
– Не буду скрывать, – сказал Анатолий Филиппович, – мы навели справки о вашем журнале поэзии «Дети Ра». Общественность о нем хорошо отзывается. Мне сказали, что еще был хороший журнал «Арион», но он закрылся. Я написал по ходу всего несколько стихотворений. Думаю, что одно из них может вас заинтересовать. Я двадцать пять лет провел вдалеке от обычной среды обитания, наверное, таких стихов вам раньше не предлагали.
Я не растерялся:
– Покажите мне это стихотворение прямо сейчас, я тут же, при Вас, прочту. Если подойдет – напечатаю, если не подойдет – извините. Журнал у нас профессиональный. При всем уважении к авторам, я смотрю прежде всего на текст.
– Базара нет, – отчеканил слова Анатолий Филиппович. – Это правильный подход.
Он кивнул своему молодому товарищу, и тот достал из небольшого кожаного портфеля листок с отпечатанным стихотворением.

Я стал читать.

– Это автобиографическое стихотворение? – наивно спросил я.
– Да, здесь все правда, – спокойно ответил Анатолий Филиппович. – Если будете печатать, то лучше под псевдонимом, можете его сами придумать. Мне лишний раз светиться ни к чему. Если честно, меня больше всего интересует даже не публикация, а мнение специалиста.
– Мое? – неуверенно уточнил я.
– Да, Ваше, – четко подтвердил Анатолий Филиппович.
– Благодарю за доверие. Написано профессионально, – продолжил я разговор. – Словарь, конечно, необычный, тема редкая для нашего издания… Рифмы хорошие, неряшливости нет, стихотворный метр выдержан. Вы где-нибудь учились?
–  Всему учился в тюрьме. Даже книги читал, Пушкина читал, Есенина.
– Стихотворение мне понравилось, – подытожил я. – У меня единственная к Вам просьба: нужно еще хотя бы два-три стихотворения, чтобы я составил подборку. По одному стихотворению мы в журнале не печатаем. Такие у нас правила.
– Не будем нарушать ваши понятия, – сказал Анатолий Филиппович. – Кое-что у меня в загашнике есть. И я еще напишу. Потом мой кореш к вам подойдет, или я сам приеду.
– Буду ждать, – ответил я.
– У вас просьб ко мне никаких нет? – спросил Анатолий Филиппович. – Живете, я вижу, небогато, офис совсем небольшой, похож немного на крытку. Если что, я могу помочь.
– Нет, благодарю, – удивляясь своей скромности, сказал я. – У меня все есть.
Мы расстались, пожав друг другу руки.
Больше они ко мне не приходили, а стихотворение это я берегу, надеюсь, что все-таки когда-нибудь составлю подборку стихов Анатолия Филипповича.

Звонит пожилая бабушка-филолог из Саратова.
— Дорогой Евгений Викторович, здравствуйте, я прочла Вашу книгу стихов. Я потрясена. Это самое лучшее, что я когда-либо читала. Декламировала Ваши стихи даже нашему духовенству. Им тоже очень понравилось.
Говорю:
— Спасибо сердечное за добрые слова. Я их, разумеется, не заслуживаю, но все равно приятно. Могу я Вам чем-то помочь?
— Да, можете. Мне нужно два миллиона семьсот тысяч рублей 30 копеек. Не хватает на квартиру.

— Я больше не могла с ним жить. Не могла, и все. Это было просто невыносимо.
— Почему?
— Он стал писать такие слабые стихи…

— Алло, это Евгений?
— Да.
— Это Вы издаете журналы «Дети Ра» и «Зинзивер»?
— Да.
— А сколько будет стоить публикация моих рассказов в этих журналах?
— Нисколько. Если они нам понравятся, мы напечатаем бесплатно. Если не понравятся, не напечатаем вовсе.
— То есть как это не понравятся? Мы хорошо заплатим.
— Нет-нет, это невозможно.
— Вы шутите? Мы за-пла-тим деньги! Большие деньги!
— Ну и что?! Все равно не напечатаем. Даже за большие деньги. Если рассказы не подойдут — не напечатаем.
— Ну, ладно, мы в другие журналы обратимся.

…История доподлинная. Здесь нет ни слова выдумки.
…Уверен, этот литератор решит все свои проблемы. И рассказы его опубликуют.
Хорошо, я независимый в финансовом плане человек, могу — при желании! — печатать что хочу. А другие?
Некоммерческий издатель сейчас поставлен государством на колени. Он вынужден печатать — за деньги! — всех подряд, чтобы хоть как-то выжить. И бездарность становится известной, а нищие таланты прозябают. Вот что такое — современный литературный процесс.

Звонит автор.
Снимаю трубку.
— Алле, это журнал «Зинзивер»?
— Да.
— Я с Кипра звоню. Я Вам посылал стихи. Моя фамилия Петров.
Прочитали?
— Прочитал.
— Ну и как? Сильно понравилось?
— Вы знаете, это все-таки не для нас. Может быть, Вы в какой-нибудь другой журнал обратитесь?
— Нет, мне «Зинзивер» нравится. А Вы точно читали?
— Да, читал. Увы, не впечатлило.
— Вы врете!!!
— Ну почему Вы так говорите?
— Если бы Вы прочитали, Вы бы пришли в восторг!

Заходил в редакцию богатый, сытый и холеный заказчик. Хочет издать книгу стихов своей дочери. Дает мне самодельный альбом:
— Вот, нужно это отсканировать и издать факсимильным методом. Задача понятная?
— Понятная.
— Но только сделайте все аккуратно!
— Конечно!
— Никто на рукопись не насрет?
— Простите, не понял.
— Ну, это я так, к слову, шучу (смеется.)

От этого заказа я отказался. Заказчик даже не понял — почему.

Не напечатал в журнале «Дети Ра» одного молодого поэта, который раньше постоянно лайкал в фейсбуке мои стихи.
Через три месяца в журнале «Сибирские огни» выходит разгромная статья этого молодого поэта о моих сочинениях.

И здесь я ничего не придумал.

Июль 2022 года. Приходит в редакцию поэтесса. Рост 1.85 (примерно), ноги от ушей. Модель. Или бывшая модель. Заказывает книгу.
— Я стихи пишу только три года, но, уверена, меня ждет успех. Я пишу для европейского рынка и для нашего. Думаю, в дальнейшем буду издавать книгу тиражом три миллиона экземпляров. Пока же сделаем тысячу. Я тут все сама сверстала. Мне от Вас нужна только типография. Я в своем творчестве уже достигла успеха, но достигну еще большего.

…Наверное, это хорошо, когда люди уверены в себе.
Я ради любопытства полистал книгу. А ведь не бездарна, в самом деле, не бездарна. Не профи, конечно, но свой голос есть.

Издавать эту книгу я отказался. Не потому что деньги не нужны. Понял, что не смогу издать так, как она хочет. Проблем будет много. Не нужны мне такие сладкие заказы.

Отправил от Союза писателей ХХI века одну поэтессу на литературный фестиваль в Будапешт.
Ее встретили, разместили на вилле, поили-кормили, водили по городу, устроили литературные вечера, пообещали издать книгу на венгерском языке и т. д. Все бесплатно.
Приезжает, звонит мне:
— Ты знаешь, я счастлива, принимали как королеву. Я выхожу на мировую сцену.
На следующий день читаю в ее ЖЖ заметки о фестивале:
«На фестивале блистала я одна. Меня сравнили с Цветаевой и Ахматовой. Один австрийский писатель спросил меня: не знаю ли я президента Союза писателей ХХI века поэта Евгения Степанова? Какой-то глупый вопрос. Какой Женька Степанов может представлять интерес?! Поэт в России — только я».

На следующий день она пришла ко мне. Говорит: «Слушай, давай ты теперь меня отправь в Берлин, ведь у тебя там тоже хорошие связи…»

Ко мне в редакцию пришел в гости один народный целитель, по совместительству он писатель. Рассказывает, как он общается с Иисусом Христом.
Спрашиваю:
— О чем вы говорите?
— Да обо всем. Вот тут я похудеть собрался. Спросил Иисуса, что мне делать? Он ответил: «Серёга, прекрати есть котлеты!»

Позвонил знакомый графоман Строчкин.
— Как твои дела? Докторскую о поэзии продолжаешь писать?
— Нет. Какой я доктор наук! Кандидатскую защитил — и то хорошо.
— А зря! Я знаю, о ком ты должен писать.
— О тебе?
— Да. Как ты догадался?
— Не знаю.

Писатель Огурцов зашел в гости к издателю Помидорову. И у них состоялся такой диалог:
— Вы можете меня сделать известным писателем?
— Конечно, могу.
— А что для этого нужно?
— Деньги.
— Ну, это понятно. А что еще? Какие стратегии есть? Какой имидж Вы мне посоветуете?
— По-моему, все просто. У с п е ш н ы й русский писатель борется с властью. Боролись Солженицын и Лимонов… Теперь в ряды оппозиционеров радостно влились и Людмила Улицкая, и Дмитрий Быков…
— Послушайте, я тоже борюсь с властью, но у меня нет никакой известности.
— Это легко исправить.
— О, это интересно! Что же я должен сделать?
— Сесть. Да, сесть в тюрьму. Хотя бы на два года. Да, если Вам дадут «двушечку», это будет очень хорошо.
— Нет, я так не согласен. Я хочу быть известным, а в тюрьму не хочу. «Двушечка» — это слишком.
— Ну что ж, тогда — деньги. Только деньги. Миллиона два долларов. Как минимум.
— А у меня еще талант есть…
— А талант много у кого есть.
— Это все, что Вы можете мне сказать?
— Да, это все.

Александр Олейников –  известный московский поэт, автор многих книг и публикаций.
Его новый сборник стихов состоит из двух разделов. В первый раздел включены стихотворения, написанные начиная с начала 2020 г. по первую половину 2022 г. Второй раздел содержит басни, сочиненные за последний год.
Книга рассчитана на широкую читательскую аудиторию.

Евгений Степанов — прозаик, эссеист, поэт. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатается с 1981 года. Рассказы, повести, эссе и романы печатались в журналах «Звезда», «Нева», «Знамя», «Наш современник», «День и Ночь», «Крещатик», «Литературный Азербайджан», «Нижний Новгород», «Зинзивер», «Дети Ра», «Футурум АРТ», в «Литературной газете», в газете «Континент» (Чикаго), в коллективном сборнике издательства «Эксмо». Лауреат премии имени А. Дельвига «Литературной газеты» и премии журнала «Нева». Руководитель Союза писателей ХХI века и издательства «Вест-Консалтинг». Автор нескольких книг. Живет в поселке Быково (Московская область).

В советское время я работал в центре Москвы в музее писателя Николая Островского  – на улице Горького, дом 14, теперь это Тверская. У нас,  научных сотрудников, по сути, обычных экскурсоводов, была огромная светлая комната на четырех человек, где мы находились в то время, когда не проводили экскурсии. Коллектив был интересный: три мужчины (от двадцати трех до тридцати семи лет) и двадцатипятилетняя женщина. Один потом, после перестройки, стал священником, другая – веб-дизайнером, третий ушел в пиар, а я основал издательство.
Работали мы тогда, в восьмидесятые годы прошлого века,  примерно один час в день, все остальное время было реально свободным. Кто-то писал рассказы и стихи, кто-то болтал на всевозможные темы по служебному телефону, кто-то перепечатывал на электрической печатной машинке самиздатовскую эротическую «Ветку персика»... Короче, никто себя не переутруждал. Зарплата у нас была по 170 рублей, что вполне  хватало на то, чтобы заплатить за квартиру (коммуналка), купить еды, проездной на месяц и даже немного отложить. Государство тогда заботилось о людях.
И вот прошло более тридцати лет.
У меня сейчас опять офис на Тверской, но гораздо меньше – всего десять квадратных метров, за который я плачу по безналичному расчету 23 тысячи рублей в месяц. Мы там сидим втроем с моей сотрудницей-верстальщицей Ириной и менеджером по распространению книг Андреем. Я вкалываю с утра до ночи, выпуская в год десятки наименований книг, журналы, газеты…
Мне приходится быть и журналистом, и редактором, и корректором, и финансовым директором, и грузчиком-экспедитором, и рекламистом-пиарщиком… Ирина и Андрей мне во всем помогают.
Вся моя бурная деятельность не приносит большой прибыли. Мне опять, как раньше, хватает только на еду, проездной и на оплату коммуналки. Только эксплуатация труда стала совсем другой – реально капиталистической, беспощадной. По телефону теперь на отвлеченные темы не поболтаешь, рассказы и стихи в рабочее время не попишешь. Сейчас задача одна – выжить, прокормиться, выплатить людям зарплату (а у меня еще на удаленке три человека работают в штате), заплатить за аренду офиса, налоги и т. д.
Когда началась ковидная пандемия, я заболел, вызвал скорую помощь, меня, жителя Подмосковья,  привезли в Раменскую районную больницу,  КТ выявило поражение легких. Неделю меня лечили в больнице. Не буду об этом долго распространяться, это тема отдельного рассказа. Скажу только, что  вылечили; врачи, медсестры и медбратья, низкий им поклон, вытащили меня с того света. Но вот когда меня выписали, никто ни разу не позвонил, не поинтересовался, как я себя чувствую, как проходит постковидный синдром  (а ведь он проходит очень тяжело). Времена теперь другие. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
…Я по-прежнему приходил на работу и хватался практически за любой заказ. Если человек мог оплатить тираж своей книги, то я брался ее издать. Редактировал, вносил правки и выпускал в свет.
В советское время такое, конечно,  было невозможно. Явных графоманов все-таки не печатали.
Конечно, я выпустил немало и достойных книг, но – буду честен хотя бы перед самим собой – много напечатал и всяческой муры.
Мучаясь, коря себя, я все-таки как-то притерпелся к новой реальности. И хорошо усвоил основное правило капитализма: клиент всегда прав.
Однажды ко мне –  довольно-таки неожиданно, без приглашения  –  пожаловали два необычных гостя.
–  Здравствуйте, – сказал худой харизматичный мужчина лет пятидесяти пяти, – меня зовут Анатолий Филиппович. – Я бы хотел напечатать свое стихотворение у вас в литературном журнале.
На меня смотрели пронзительные жесткие глаза, похожие на отбойные молотки, на руках у автора красовались выразительные лагерные наколки. Сомнений в том, что передо мной человек из мест не столь отдаленных, не возникло.
Рядом с Анатолием Филипповичем стоял огромный бугай лет тридцати, тоже в наколках.
Увидев, в какой маленькой и тесной  комнатенке, заставленной  книгами, мы сидим, они предложили поговорить в близлежащем ресторане «Ливанец».
Я сказал, что это лишнее;  здесь, в здании,  есть общая переговорная комната, где можно побеседовать.
Они согласились.
Потом между нами состоялся любопытный диалог, в котором колоритные гости, как ни странно, не употребляли фени, разве что иногда проскальзывали блатные словечки.
–  Не буду скрывать, –  сказал Анатолий Филиппович, –  мы навели справки о вашем журнале поэзии «Дети Ра». Общественность о нем хорошо отзывается. Мне сказали, что еще был хороший журнал «Арион», но он закрылся. Я написал по ходу всего несколько стихотворений. Думаю, что одно из них может вас заинтересовать. Я двадцать пять лет провел вдалеке от обычной среды обитания, наверное, таких стихов вам раньше не предлагали.
Я не растерялся:
–  Покажите мне это стихотворение прямо сейчас, я тут же, при Вас, прочту. Если подойдет – напечатаю, если не подойдет –  извините. Журнал у нас профессиональный.  При всем уважении  к авторам, я смотрю прежде всего на текст.
–  Базара нет, –  отчеканил слова Анатолий Филиппович. – Это правильный подход.
Он кивнул своему молодому товарищу, и тот  достал из небольшого кожаного портфеля листок с отпечатанным стихотворением.

Я стал читать.

–  Это автобиографическое стихотворение? – наивно спросил я.
–  Да, здесь все правда, – спокойно ответил Анатолий Филиппович. – Если будете печатать, то лучше под псевдонимом, можете его сами придумать. Мне лишний раз светиться ни к чему. Если честно, меня больше всего интересует даже не публикация, а мнение специалиста.
–  Мое? – неуверенно уточнил я.
–  Да, Ваше, – четко подтвердил Анатолий Филиппович.
– Благодарю за доверие. Написано профессионально, – продолжил  я разговор. – Словарь, конечно, необычный, тема редкая для нашего издания… Рифмы хорошие, неряшливости нет, стихотворный метр выдержан. Вы где-нибудь учились?
–   Всему учился в тюрьме. Даже книги читал, Пушкина читал, Есенина.
–  Стихотворение мне понравилось, –  подытожил я. – У меня единственная к Вам просьба: нужно еще хотя бы два-три стихотворения, чтобы я составил подборку. По одному стихотворению мы в журнале не печатаем. Такие у нас правила.
–  Не будем нарушать ваши понятия, –  сказал Анатолий Филиппович. – Кое-что у меня в  загашнике есть. И я еще напишу. Потом мой кореш к вам подойдет, или я сам приеду.
–  Буду ждать, – ответил я.
–  У вас просьб ко мне никаких нет? – спросил Анатолий Филиппович.  – Живете, я вижу, небогато, офис совсем небольшой, похож немного на крытку. Если что, я могу помочь.
–  Нет, благодарю, – удивляясь своей скромности, сказал  я. – У меня все есть.
Мы расстались, пожав друг другу руки.
Больше они ко мне не приходили, а стихотворение это я берегу, надеюсь, что все-таки когда-нибудь составлю подборку стихов Анатолия Филипповича.

Мама умерла от рака желудка пять лет назад, не дожив одного дня до восьмидесятилетия.
Полтора года назад умер племянник Витька. Оторвался тромб. Ему было тридцать семь.
А потом, одиннадцать месяцев назад, умерла от ковида Наташа, моя прекрасная жена, с которой мы были единым целым на протяжении сорока лет. Наташа не дожила полгода до шестидесяти.
Мы сидели за одной партой с первого курса института, вырастили дочь, нянчили внуков, объездили множество городов и стран, издавали вместе книги и журналы, переводили произведения российских авторов на немецкий язык, который Наташа знала в совершенстве, сажали деревья и кустики на даче.
— Мы и в прошлой жизни были вместе, — однажды, много лет назад, сказала мне Наташа.
Это правда.
Я, как боксер, оказался в состоянии грогги. Не знал, как жить дальше.
То, что я тяжело заболел ковидом и попал в больницу имени Евдокимова с поражением легких, мне пошло даже на пользу. Я перестал угасать на глазах от кровавой невыносимой тоски и начал бороться за жизнь. Теперь мысли концентрировались вокруг главной идеи — победить страшную болезнь.
Через неделю меня выписали, и я опять вернулся на дачу, где жил уже многие годы. Начал постепенно восстанавливаться, хотя это было непросто. Ватные руки и ноги отказывались меня слушаться.
На работу я стал ездить значительно реже.
Я устал. Если физически я чувствовал себя немного лучше, то внутреннее выгорел, душевных сил оставалось очень мало. Я постоянно думал о Наташе, просыпался в холодном поту, вздрагивал, какие-то непроизвольные глухие стоны нередко вырывались из груди, нервный тик становился все сильнее и сильнее.
Стимулов в жизни оставалось не много.
Бизнес не вдохновлял.
За двадцать лет моей кипучей издательской деятельности я выпустил более тысячи наименований книг, множество журналов и газет, сделал сотни сайтов и веб-страниц литераторам.
Сложные и противоречивые писательские характеры мне стали хорошо известны, не буду сейчас о них говорить — не о том речь.
Я не покидал дачи.
Я смотрел на небо, на вековые корабельные сосны, на прилетающих на кормушку жизнестойких синиц, вьющийся вдоль дома вполне съедобный виноград «Изабелла» и вовсе не скучал по обманным огням  большого города.
Родная земля медленно, но очень настойчиво возвращала меня к жизни.
А работа, как ни странно, продолжалась. Мои немногочисленные сотрудники в книжном издательстве, которым я руковожу уже двадцать лет, вполне справлялись без меня. Производительность труда, как это ни грустно признать, без меня нисколько не снизилась.
Оказалось, что вполне возможно руководить по телефону. А можно и вовсе не руководить. Дело было отлажено. Больших денег оно не приносило, но на еду мал-мала хватало. На мой взгляд, это уже хороший результат для небольшого издательства.
Я жил довольно замкнуто, с соседями общался постольку-поскольку. Здравствуйте, до свидания… У всех своя жизнь, свои проблемы, навязываться я не привык.
Чаще всего я общался с одной немолодой и разговорчивой женщиной, всегда скромно одетой и доброжелательной. Звали ее  Вера Ивановна. У нее  была замечательная собака породы «двортерьер» — Дульсинея, которую все в округе звали Дуся или Дуська. Я эту Дульсинею тайком подкармливал, всегда ей подкидывал через забор говяжьи косточки, которые специально покупал в магазине.
Однажды меня разоблачили.
Я кинул через забор кость Дульсинее, а Вера Ивановна это увидела.
И, добродушно посмотрев мне в глаза, сказала:
— Так вот, кто кидает кости Дульсинее. А я и не догадывалась.
— Я только хорошие кости ей даю, — начал я оправдываться. — Только говяжьи. Куриные, знаю, собакам нельзя.
— Я Вам очень благодарна, — ответила Вера Ивановна, — Если хотите пообщаться с Дусей, заходите на огонек... Вот мой телефон. Звоните, когда будет желание.
Я позвонил на следующий день. Вера Ивановна пригласила меня в гости. Мы разговаривали во дворе на отвлеченные темы, я играл с собакой, принес ей много косточек и три консервные банки отборного мясного корма.
Дульсинея была очень рада.
Вера Ивановна предложила перейти на открытую веранду. Мы стали пить чай с баранками и продолжили беседу.
Оказалось, что соседка проработала многие годы, почти сорок лет,  диспетчером в аэропорту Быково, жила она одна, муж у нее умер пять лет назад от инфаркта, сын женился и уехал к жене в город Жуковский.
Я чувствовал себя очень комфортно с этой простой немолодой женщиной, честно проработавшей до пенсии, не скопившей никаких сбережений, домик у нее был, наверное, самый скромный на нашей улице.
Вере Ивановне постоянно кто-то звонил, в том числе, как ни странно, по вотцап, которым я, например, пользоваться не умею, приходили соседи, кто-то занимал сто рублей, кто-то двести. Вера Ивановна никому не отказывала. Иногда через забор кричали буйные соседи-алкоголики:
— Тетя Вера, совсем плохо. Сделай супчику!..
И Вера Ивановна готовила похмельным бедолагам супчик, чаще всего куриный бульон.
— Ну как им откажешь, я ведь Кольку знаю с младых ногтей, еще его бабушку помню, Светлану Зиновьевну, она работала в Малаховке директором ювелирторга, состоятельная женщина, по советским временам, была, еврейка, а внучок обрусевший пошел совсем другим путем. Не работает. Пьет. Дружки-собутыльники у него вечно в доме торчат. Но я им все равно чем могу помогаю. В церковь я не хожу, но в Бога верю, стараюсь помогать тем, кто просит.
В октябре Вера Ивановна пригласила меня на свой день рождения; приехали ее седеющий сын, мастер по ремонту автомобилей, с неработающей миловидной женой, двадцатилетний внук, недавно отслуживший в армии, я принес хорошее грузинское вино «Хванчкара» и торт «Птичье молоко». Мы общались на разные темы (о саде-огороде, о нашем поселке, о собаках и кошках, даже о международном положении), и я понимал, что мне очень и очень хорошо с этими простыми людьми, которые не пишут стихов, не кричат о своих огромных дарованиях и литературных наградах. Мои новые знакомые не были похожи на писателей — людей, с которыми я прожил жизнь.
Вера Ивановна стала расспрашивать меня о семье.
Я рассказал о маме, о Наташе, деде, который был при Хрущеве большим начальником, заместителем председателя Совнархоза в одной из областей, отце, заслуженном экономисте РФ, вышедшем в отставку из федерального министерства в чине, соответствующем генеральскому званию.
Потом родня Веры Ивановны ушла, а я остался.
Она решила показать мне семейные фотографии и принесла большой кожаный альбом из спальни. Стала листать его страницы и рассказывать.
Я увидел невероятно-красивые лица аристократии прошлых лет.
— Это мой прадед, Викентий Викторович, — рассказывала Вера Ивановна, — он был в царское время действительным статским советником, работал в правительстве России, а это бабушка по материнской линии, Жанна Георгиевна, она из грузинского рода Багратиони, это тетя Лида, она была в эмиграции в Харбине и Париже… Мама перед самой смертью передала мне этот альбом, раньше не показывала, всегда говорила, что мы самые простые люди, из рабочих и крестьян, свое реальное происхождение скрывала, о дедах и прадедах я все узнала только недавно.  Я думаю, мама все правильно делала. Зачем привлекать к себе лишнее внимание?! Да я никогда и не чувствовала в себе голубой крови… Все люди равны перед Богом.
Я слушал Веру Ивановну и что-то менялось в моем сознании. Я начинал по-новому смотреть на этот мир.

Евгений Степанов — прозаик, эссеист, поэт, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатается с 1981 года. Рассказы, повести, эссе и романы печатались в журналах «Наш современник», «Звезда», «Нева», «Знамя», «День и Ночь», «Крещатик», «Нижний Новгород», «Зинзивер», в коллективном сборнике издательства «Эксмо». Лауреат премии имени А. Дельвига «Литературной газеты» и премии журнала «Нева». Автор нескольких книг. Живет в поселке Быково (Московская область).

…Покалеченная голубоглазая собака, похожая на хаски и немного на волка, лежала в поселке городского типа Щербатово возле большой автомобильной дороги и умирала. Машины спокойно проезжали мимо, а пешеходы суетливо проходили, стараясь  не смотреть на собаку: ну,  ведь это не моя, я-то здесь при чем, зачем делать лишние телодвижения?!. Помирает и пусть помирает.
Не прошла мимо только пенсионерка Надя, жительница близлежащего Шестого проезда… Она увидела собаку, поняла, что та искалечена и не может идти, осторожно и бережно взяла ее на руки и кое-как дотащила до своего небольшого одноэтажного домика. Собака не сопротивлялась, как-то сразу поняла, что к чему.
Пенсионерка Надя жила одна, два года назад у нее умер муж от инсульта, не дожив до шестидесяти пяти, а год назад от ковида и старости — девяностолетняя мама. Дети разлетелись кто куда.  Надя осталась с верным стареющим псом Тяпой, которому шел уже одиннадцатый год.
Надя (в прошлом ветеринар) обследовала покалеченную собаку и обнаружила, что она избита, следы побоев и кровоподтеки были на морде, на лапах…
Кто-то сильно и зловеще избивал эту волкообразную девицу лет трех-четырех.
Надя отнесла собаку под навес, который был оборудован из бывшего гаража, и попробовала ее покормить. Та грустно и как-то обреченно положила длинную морду на лапы. Надя дала собаке овсянку с тушенкой, любимое блюдо Тяпы, но собака отказалась, точнее, поела немного и стала зализывать раны на лапах.
Весть о том, что Надя подобрала волчицу, быстро пробежала по улице. И мнения разделились… Некоторые односельчане стали журить Надю.
— Как ты ее прокормишь? — возмущался сосед Алексей, сорокапятилетний отец-одиночка. — Я на своего пса трачу десять тысяч в месяц, а у тебя пенсия — тринадцать. Как ты прокормишь?!
— А еще она выть по ночам станет! — возмущалась соседка Ирина Бенедиктовна, пьющая тетка лет семидесяти. Надо ее сдать в собачий приют. Не нужны нам на улице волки.
Надю поддержала доброжелательная бездетная семейная пара — упитанный пятидесятилетний Игорь и худенькая миловидная тридцатилетняя Оля, которые пять лет назад переехали из Москвы в Щербатово, обменяв свою неказистую двушку в брежневской панельке в Выхино на полдома (из четырех комнат) и восемь сосновых соток в поселке.
Супруги полгода назад пережили ковид (Игорь — в тяжелой форме, лежал в больнице, Ольга — в умеренной), очень медленно восстанавливались, любое движение давалось с трудом, даже нагнуться на грядке или дойти до помойки и выбросить в контейнер мусор было проблемой, появились панические атаки и неприятная одышка. К тому же у Игоря после ковида диагностировали гипертонию первой степени, давление то внезапно поднималось, то резко снижалось. Мужчина не расставался с японским автоматическим тонометром, который показывал нерадостные результаты. Врач из платного медицинского центра прописал Игорю гору всевозможных таблеток, но он от них отказался, решил по извечному русскому обычаю, что на все воля Божья: будь что будет. Авось обойдется.
Жизнь продолжалась, Игорь, выпускник мехмата МГУ, потихоньку работал (он  имел собственный небольшой айтишный бизнес), а Оля, экономист по образованию, занималась домашним хозяйством —  ходила в магазины, готовила, ухаживала за кошками (их было у супругов две: Маркиза и Кнопа), полола сорняки в огороде и теплице; дел всем хватало.
Игорь и Оля поженились шесть лет назад, два года назад потеряли ребенка (выкидыш произошел на втором месяце беременности). А тут еще ковид… Все это, конечно, отразилось на их душевном состоянии — горьком и подавленном.
«А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосерднее и праведней она»… Это метко заметил Булат Окуджава.
Игорь и Оля, еще толком не восстановившиеся после болезни,  бросились Наде и собаке на помощь. Или на помощь — самим себе. Первым делом Игорь и Оля купили несколько пакетов сухого корма в «Дикси», собака с радостью начала есть. Супруги пообещали Наде, что помогут ей во всем и попросили не отдавать собаку в приют…
— Не надо ее никому отдавать, если бы не наши кошки, мы бы ее взяли уже сейчас к себе, но мы сделаем вольер, разделим участок на две части (кошачью и собачью) и тогда заберем… — сказал Игорь.
— А когда? —  уточнила добрая, но конкретная Надя.
— Через месяц. Сейчас особых денег нет, а через месяц я должен заключить хороший контракт на создание сайта довольно серьезной корпорации и тогда построю вольер, приглашу рабочих.
— Хорошо, —  ответила Надя. —  Месяц не год. Подождем.
Собака стала обживаться на новом месте. Надя готовила теперь на двоих, и на Тяпу, и на Нэнси (так по предложению Ольги стали называть волчицу). Рацион был разнообразный: овсянка с тушенкой, недорогая рыба путассу, говяжьи кости, гречка с консервами…
Особенно Нэнси полюбила кильку в томатном соусе. Но и от сухого корма тоже не отказывалась.
Тяпа воспрял духом и телом, пытался даже пристроиться к Нэнси как герой-любовник, но она его как-то всерьез не воспринимала.
Игорь и Ольга каждый день приносили продукты Наде и гуляли утром и вечером с собакой по окрестным улицам Щербатова.
Месяц пролетел быстро. Игорь заключил контракт, получил аванс и пригласил знакомых мастеров. Они за два дня отделили часть участка, прилегающего к забору, зеленой сеткой 3Д, и получился хороший уютный вольер на шестьдесят квадратных метров, а еще Игорь купил просторную односкатную собачью будку. На круг ушло восемьдесят пять тысяч рублей.
Игорь с Олей пришли к Наде и торжественно сообщили, что готовы забрать Нэнси.
Поначалу вольер Нэнси понравился, она стала изучать будку, легла рядом с ней, но все шло хорошо, пока рядом была Надя. Стоило ей уйти, как собака по-волчьи завыла и стала пытаться перепрыгнуть через вольер. Игорь не отходил от собаки, разговаривал с ней, гладил по волчьему мощному загривку, давал косточки, но собака  не могла успокоиться… Потом все-таки прилегла у будки, грустно положив морду на мощные лапы.
Игорь пошел в дом на несколько минут, перекусить. Когда вернулся, собаки не обнаружил, а ворота были зверски раскурочены, две нижние доски Нэнси с мясом вырвала из ворот...
Ольга побежала на улицу и увидела Нэнси, которая стояла у Надиной калитки, пытаясь носом открыть дверь. В зубах у собаки была косточка — для любимого Тяпы, наверное. Ольга взяла Нэнси за ошейник и привела назад. Игорь быстренько починил ворота и заложил их тяжеленными пеноблоками и кирпичами, которые остались от стройки. Собака опять по-волчьи выла и пыталась перепрыгнуть через вольер.
Она подбежала к пеноблокам, и не успели супруги глазом моргнуть, расшвыряла пеноблоки и кирпичи, как мелкие морские камешки.
Все стало понятно. Собака полюбила Надю, которая спасла ей жизнь, и Тяпу, который стал ее галантным кавалером.
— Ладно, — сказал Игорь, — вместе жить не получилось, значит, будем дружить. Мы все равно будем помогать Наде, давать деньги и продукты и, может быть, Нэнси к нам еще привыкнет. Она волчица. Но особенная. Волчица, любящая людей. Особенно тех, кто любит ее.
— Я с тобой согласна, будем помогать, — поддержала мужа Ольга.
Надя тоже не возражала.
Каждое утро, перед работой, Игорь неспешным шагом гулял с собакой… Маршруты день ото дня становились все длиннее и длиннее — сначала Игорь с Нэнси шли до помойки и обратно, потом стали ходить по близлежащему красивому и ухоженному Садовому переулку, потом по широченной центральной Первомайской улице, где когда-то жил один из руководителей ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов… Во всем поселке было множество добротных новых домов. Раньше Игорь на это не обращал внимания, да и гулял очень редко, все время торчал за компьютером, с утра до ночи зарабатывая на хлеб насущный.
После прогулки давление снижалось, вообще, физические нагрузки шли на пользу здоровью, Игорь чувствовал, что к нему постепенно, день за днем, час за часом, возвращаются силы, уменьшается одышка. И собака смотрела на мир как-то веселее.
Начали думать, как приручить Нэнси, как обеспечить ей спокойный переезд в новый дом, к Игорю и Ольге… Надя часто стала приходить с Нэнси к супругам, сидели все вместе в вольере, поставили там круглый пластмассовый стол и деревянные скамейки, пили чай с пряниками и бутербродами. При Наде Нэнси вела себя идеально, лежала рядом с будкой, ела из одной миски, пила из другой… У собаки стали проявляться необычные особенности — перед едой она мыла передние лапы в большой миске с водой, помоет лапы и только потом ест. Всех это приводило в неописуемый восторг и удивление: как же так, кто ее научил? Вообще, собака оказалась смышленой и легкообучаемой. Через три дня поняла все правила общежития.
Поначалу-то она стала гонять Надиных котов, и Парамон, серый хвостатый разбойник лет пяти, даже дал ей отпор, врезав лапой по морде, а вот Барсик, маленький рыжий котик, испугался, пошел скитаться и нашел приют у соседей — школьного учителя Юрия Юрьевича и его пожилой мамы, которую все звали Лида. Потом Надя стала ругаться на Нэнси, постоянно и строго ее отчитывая:
— Нельзя, Нэнси, своих котов обижать, нельзя, это свои! Нельзя! А то по морде получишь. И от котов, и от меня!
Нэнси поджимала уши, отворачивала опасливо морду и давала понять, что она готова в жизни на компромиссы.
Вскоре все жили дружно под крылом у доброй и гостеприимной Нади, а Парамон, обнаглевший от безнаказанности и мощной «крыши» в лице хозяйки, даже иногда «покушался» на собачьи миски. Короче, жизнь людей и жизнь животных во многом похожи.
Игорь и Оля каждый день гуляли с Нэнси. Больше всего им нравилось ходить, особенно летом, на озеро, которое находилось совсем рядом — пешком минут десять-пятнадцать. Озеро называлось Медвежье. Почему так назвали — никто толком не знал, медведей в Подмосковье давным-давно истребили, но вот название осталось. Может быть, в честь реки Межи, которая втекала в озеро и вытекала из него?
Собака купаться не любила, а Игорь и Ольга купались с удовольствием — по очереди. То Игорь держал Нэнси на поводке, то Ольга. Иногда привязывали собаку к дереву и тогда купались вместе.
Озеро давало дополнительные силы, особенно после работы, точно смывало с мужчины и женщины грешную суету и усталость. Сверху вода была теплая, а внизу холодная — там били подземные природные ключи, получался естественный своеобразный душ Шарко. Супруги плавали, улыбались друг другу, смотрели на собаку и понимали, что и в Подмосковье можно замечательно отдыхать, а не только на роскошных морских курортах. Озеро было огромным и живописным… Березы и плакучие ивы склонялись к прозрачной воде, по водной берендеевой глади скользили веселые байдарочники, неспешные упитанные пляжники играли в волейбол на белом привозном песочке… Все было сделано для людей.
Нэнси смотрела на воду настороженно и даже не пила из озера, все попытки супругов приобщить собаку к плаванию не увенчались успехом.
Онапостепенно преображалась; распушилась, волчий густой мех стал играть на солнце, увеличился подшерсток, и хвост, который ранее чуть ли не волочился трусливо по земле, как показывали в советских рисованных мультфильмах, стал жизнерадостно закругляться в колечко, а это явный признак хорошего настроения. Изменился даже цвет морды — с невзрачного и пыльного серого на белый.
Когда супруги шли домой, Игорь всегда удивлялся:
— Ну откуда у людей деньги на такие роскошные особняки? Это ведь не у кого-то одного, а практически у всех… У нас, наверное, самая маленькая избушка во всем поселке.
— А зачем нам больше? — отвечала Оля. — Главное, что живем на своей земле, и все удобства есть. И туалет, и ванна. И Москва рядом. Человеку, на самом деле, не так много нужно.
— Я согласен. Меня наш дом тоже устраивает. Меня удивляет другое… Ведь это значит, люди с м о г л и, построились, не все же это директора рынков, бандиты и чиновники… Обычные люди. Но откуда деньжищи? Откуда у  в с е х такие особняки?
— Кому-то по наследству достались, кто-то купил, есть, конечно, в нашем районе и бандиты, но в основном нормальные люди, труженики.
— Слава Богу, пусть всем повезет… А нам нужно что-то думать о собаке. Подозреваю, что Нэнси к нам на ПМЖ не пойдет. Надя ее выходила, а собаки, тем более волки, добро помнят, никуда Нэнси от нее не уйдет.
— Может быть, нам своего щеночка завести? Восточно-европейскую овчарку, например? Щенок быстрее привыкнет и с кошками поладит, и дом будет защищать. Хаски как охранники — ни о чем. Они человека вообще укусить не могут. Если дом будут грабить — хаски поможет вынести вещи.
— Хорошо, давай возьмем щеночка овчарки, думаю, это правильное решение.
…Наступил сентябрь, супруги (попросив маму Оли, Татьяну Николаевну, моложавую пенсионерку, бывшую учительницу истории, пожить в доме и приглядеть за котами) уехали в недельный отпуск на море, забронировав номер в трехзвездочном отеле «Приветливый берег», на первой линии в Геленджике.
Несмотря на то, что обстановка в стране и мире была нерадостная, шла специальная военная операция на Украине, гибли люди, в том числе мирные, и воздух был пропитан болью и тревогой, Геленджик умиротворял.
Этот чудесный город красив и притягателен в любое время года, даже в драматическое, а осенью, в сентябре, в бархатный сезон, —  особенно. Уже не слишком жарко, но еще тепло, можно купаться, температура воды примерно двадцать четыре градуса. Море спокойное и манящее.
В магазинах изобилие недорогих фруктов; виноград, например, Игорь  покупал в прибрежной лавочке по сто рублей за килограмм.
Когда-то (еще тридцать лет назад) Геленджик был заштатным скромным городишком, фактически поселком, а сейчас — фешенебельный курорт на уровня Лазурного берега Франции. Роскошные отели и виллы, рестораны и яхты, бесконечная набережная (самая большая в Европе, протяженность четырнадцать километров) и неутомимые уличные музыканты… Конечно, еще осталось немного невзрачных хрущевок в центре, но не они теперь символизируют город. И всегда здесь были великолепная природа, прекрасный климат. Сухие (не влажные, как в Сочи) субтропики. Горы, смотрящие на море… Такое ощущение, что ты на другой планете, в мире, где нет боли и страдания. Это иллюзия, конечно. Но — очень приятная.
…Цены в прибрежных ресторанах кусались: пицца — пятьсот рублей, кусок рыбы — четыреста. Правда, в «Столовой» (это разветвленная сесть недорогих закусочных) можно было поесть значительно дешевле. Там сто граммов шашлыка, например, продавали по девяносто рублей, рассольник по сотне.
Впрочем, в дополнительном общепите Игорь и Ольга не особенно нуждались. В гостинице «Приветливый берег» были созданы все условия для души и тела н е б е д н о г о человека. Пятиразовое питание, номер с видом на море, пинг-понг, библиотека; горничная каждый день меняла белье и приносила подарки в виде сухого кубанского вина и фруктов… И все это за шесть тысяч в день на двоих. То есть за пятьдесят долларов с человека. Понятное дело, что для многих это большие деньги, но для москвича, имеющего свой довольно-таки успешный бизнес, цена приемлемая.
…Геленджик Игорь помнил с детства, он ездил сюда еще в пионерский лагерь, от того городка остались разве что старые пирсы, с которых он нырял мальчишкой, хрущевки в центре, да несколько сохранившихся старых частных домишек. Все остальное  было отстроено заново.
Цены на жилье здесь превысили цены на приморскую недвижимость в Болгарии раз в пять и даже стали немного выше московских. Однушку в тридцать квадратов в ЖК продавали в сентябре 2022 года за двенадцать миллионов, а двушку в панельной убогой хрущевке (почему-то их еще не снесли!) общей площадью сорок пять метров — за шесть с половиной.
Супруги и не думали здесь ничего покупать, слишком дорого, да и нет необходимости, но лишний раз убеждались, что отдохнуть теперь можно хорошо и в России.
Они приходили на завтрак в девять утра, шведский стол представал во всем своем невероятном буржуйском изобилии: йогурты, сыры, колбасы, ветчина, яичница, омлет, соки, лимонады, каши, всевозможная выпечка и т. д.
На обед давали рыбу и мясо, супы на любой вкус, салаты, пельмени, печенку, фрукты, вино, мороженое, все в каком-то невообразимом количестве.
А еще были полдник, ужин, дополнительный вечерний ужин, когда угощали кефиром.
Супруги наслаждались жизнью, купались в море и бассейне, ездили кататься на лошадях в высокогорную деревню Прасковеевку, основанную греками, и в музей писателя В. Г. Короленко.
Игорь решал рабочие вопросы через компьютер и по телефону, который никогда не отключал.
Ольга восхищалась комфортом в отеле, особенно ее  радовал горячий душ, дома в Подмосковье водоснабжение у них оставляло желать лучшего, напор был то очень слабый, то очень сильный. И никакие мастера не могли исправить эту неполадку.
Огромная кровать, белоснежные простыни пробуждали в супругах новые эмоции и сильную страсть, которая с годами не пропала.
Плотские отношения становились особенными и одухотворенными. Супруги опять мечтали о ребенке. И неустанно старались воплотить свою мечту в явь.
Здоровье здесь, на юге, возвращалось в норму.
Вечерами — допоздна — они гуляли по набережной и разговаривали на всевозможные темы.
— В чем смысл жизни, как ты думаешь? — однажды спросила Ольга.
— Вернуться туда, откуда пришел, — уверенно и быстро ответил Игорь
— В рай?
— Возможно.
— Но мы же с тобой грешные люди… Какой уж для нас рай?
— Будем уповать на милость Божью.
— А для тебя Бог это кто?
— Если я скажу, ты засмеешься.
— Скажи!
— Бог — это ты.
— Не поняла.
— Мы все — Бог.
— Кажется, я начинаю понимать. Один поэт однажды написал стихотворение «Христос-человечество». Я где-то читала.
— Ну вот, он все правильно написал. Мы все — единое целое, объединенное и спасенное Христом.
— Но ведь в каждом из нас есть зло.
— У нас есть свобода выбора, возможность изживать в себе зло. Это главная свобода, которую мы получили от Него. Наша с тобой свобода — идти вверх, а не вниз, любить друг друга, собак, кошек, людей, Нэнси, Тяпу, Надю, родных и близких... Но, прежде всего, друг друга. Да, мы все — единый организм. Мы все — Бог.
— А ты раньше, в советское время, был членом коммунистической партии? Верил в коммунизм?
— Нет, членом партии я не был. Но до сих пор вспоминаю постулаты марксизма-ленинизма. Некоторые из них были очень толковые. Например, бытие определяет сознание. Да, действительно, определяет. Строй изменился —  и человек изменился. Все изменилось. За тридцать лет капитализма россияне, частные предприниматели, отстроили страну, отстроили в частности этот город, сделали роскошный курорт, а у нас в гостинице вообще какой-то коммунизм. За пятьдесят долларов в день тебе дают все, что ты хочешь. От каждого по способности —  каждому по потребности. Это ведь и есть основной принцип коммунизма. Но построили этот коммунизм не большевики, а именно капиталисты… Как странно! Вообще, все странно… Люди, которые раньше, в брежневскую эпоху, жили весьма расслабленно, стали работать в новых условиях, как сумасшедшие. На себя. И очень многого добились.
— Капитализм, конечно, имеет выигрышные стороны. Он заставляет человека все время что-то делать, производить продукцию, искать рынки сбыта, вынимает из человека все возможности на двести пятьдесят процентов… Это с одной стороны хорошо, а с другой — полностью выматывает человека, приводит к бесконечному поиску новых сверхприбылей. Отсюда — войны, другие бедствия… Разве не так?
— Да, так. Я прекрасно помню так называемую застойную эпоху. Поздний социализм в Москве давал возможность вольготно пожить человеку. Государство его защищало. А сейчас не защищает. Сейчас упадешь с ветки — тебя сожрут. И матерые капиталисты не могут умерить свои аппетиты. Все время гонятся, как ты говоришь, за сверхприбылью. Вот и возникают катаклизмы различные. Я с тобой согласен. Идеального строя нет. И рая на земле нет. Социализм не в полной мере использовал возможности человека, а нынешний российский капитализм использует их чрезмерно. Нужно что-то среднее.
— Да, верно, — сказала Ольга. — Жаль, что я не жила при Советской власти. Но я понимаю тебя. Ты из поколения моих родителей. Я с мамой часто на эти темы беседую. И с тобой мне всегда интересно разговаривать.
— А мне с тобой.
— Спасибо, любимый! А вообще, я думаю, что главное — это не политический строй, а любовь. Любовь жива в любую эпоху.
— А что такое любовь?
— Любовь — это когда альтернатива невозможна.
— То есть?
— Когда можешь жить только с одним конкретным человеком, а не с кем-то еще. Я могу жить только с тобой.
— Спасибо, родная!
— Это тебе спасибо.
Они обнялись, взялись за руки и пошли в отель.
…Через день, примерно в пять утра, раздался неожиданный телефонный звонок. Игорь по определителю увидел, что звонит Надя, испугался: может, что-то случилось? Так рано Надя не звонила никогда. Он взял трубку и услышал  непонятное сопение, а потом в трубку залаяли и завыли…
Игорь подумал, что Надя его разыгрывает и подставила трубку к пасти собаки… Через несколько секунд связь оборвалась. Игорь перезвонил Наде.
Та начала взволнованно и сбивчиво рассказывать:
— Нэнси украла у меня со стола мобильник, отнесла к себе на лежанку, под навес, открыла лапой чехол и начала долбить по кнопкам. Значит, она до тебя дозвонилась?
— Да, — сказал Игорь. — Если честно, собаки мне раньше не звонили.
— Ну вот, теперь это произошло, — улыбнулась Надя, —  Нэнси соскучилась и ждет вас с Олей домой. И Тяпа ждет. И я жду. Будем опять чаевничать.
Игорь тоже улыбнулся.
— Здорово, — сказал он, — скоро мы вернемся. Примерно через два-три дня. Всю жизнь будем помогать и Нэнси, и Тяпе, и тебе. Кажется, Нэнси успела нас полюбить. А то, что живет не у нас, так это не самое главное. Никакие другие собаки нам с Олей не нужны. И сил у нас теперь больше. И давление у меня, судя по всему, приходит в норму.

Советское прошлое у меня ассоциируется, прежде всего, со спортом.
В нашем московском окраинном дворе было два пути: либо пойти по кривой дорожке (пьянство, хулиганство и т. д.), либо спорт. Кое-кто увлекался и музыкой, но магистральных пути существовало два. Я помню множество спившихся (уже в раннем возрасте) несчастных ребят, попавших в детскую комнату милиции и даже колонии. Помню драки район на район — когда в ход шли колья и солдатские ремни… Помню и замечательных молодых спортсменов, которые вышли из нашей округи. Футболистов и хоккеистов, теннисистов и лучников, гандболистов и боксеров…
Я тоже старался быть спортсменом.
В 1973 году я, игрок жэковской районной команды, пробовал записаться в футбольную секцию легендарного клуба «Динамо». Но меня, увы, отвергли. Я очень старался, играл в специальном отборочном матче из всех своих мальчишеских сил. Но выбрали в команду почему-то других пацанов. Это было обидно и больно. Я даже расплакался — мама меня потом, Царствие ей Небесное, утешала.
И отец меня поддержал твердым мужским словом. Мол, нечего, сырость на лице разводить, надо тренироваться и добиваться своего.
Я любил футбол и продолжил играть в жэковской команде.
В 1974 году я записался в футбольную секцию клуба «Крылья Советов». Мне было десять лет. Порекомендовал меня туда наш жэковский тренер Евгений Федорович, который ко мне очень хорошо относился и вообще оказал на меня большое влияние. Я старался быть похожим на него — играть, как он, употреблять в речи слова из его лексикона…
В нашей жэковской команде я был, безусловно, одним из лучших футболистов.
И в «Крыльях Советов» пришелся ко двору — играл за свой год, 1964-й, и даже иногда за 1963-й. Так бывает нечасто. Это значит, что юный спортсмен опережает свой возраст и ему доверяют тренеры.
Играл я на позиции левого хава, то есть полузащитника. И пасы отдавал хорошие, и сам забивал. А на тренировках у меня вообще все получалось неплохо. Наш тренер, Валерий Павлович, Палыч, как мы все его называли за глаза, меня выделял, часто беседовал со мной не только о футболе, но вообще на разные темы.
На тренировках мы играли в квадрат, жонглировали мячом, учились бить с подъема и шведкой, щечкой и пыром, бегали кроссы, занимались на большом гаревом футбольном поле и в зале (в осеннее время).
Футбол и родной клуб становились важнейшей частью моей жизни.
На мой десятилетний юбилей Палыч сделал мне царский подарок — пятнадцать копеек. Пятнадцать копеек — это целое состояние по тем временам. За эти деньги можно было купить, например, мороженое разного вида. За семь копеек — красное фруктовое в бумажном стаканчике, за девять — молочный вафельный брикет, за тринадцать — сливочный, и за пятнадцать — крем-брюле. А если добавить тринадцать копеек, то можно было купить роскошную «лакомку» — в черном шоколаде с ореховыми пупырышками или в светло-коричневатом шоколаде, как продают сейчас.
Я выбрал крем-брюле. И так радовался, как, наверное, радуются только в детстве.
Потом мы с ребятами из команды (мы жили в соседних дворах)  шли вдоль родного кусковского величественного пруда, болтали о жизни, о Палыче, о прошлых и будущих матчах. А дома меня ждали родители, брат, я знал, что и дома мне подарят прекрасные подарки — отец всегда презентовал очень хорошие, дорогие вещи на день рождения. И вся жизнь у меня была впереди. И не знал я горя и больших поражений.
На следующий день опять начались будни: школа, тренировки… Приходили новые ребята в нашу команду, некоторые, как это ни грустно признать, играли намного лучше меня, и Палыч уже не так много времени уделял мне лично. Я старался на тренировках, не сачковал, но факт есть факт: новички играли лучше. Мне надо было доказывать свое право играть в основном составе, в основе, как говорят футболисты. Я выходил всегда  на поле с первых минут, но меня стали частенько заменять. Это было мучительно трудно переносить.
Прошел еще год.
Я все-таки надеялся на лучшее и думал, что благодаря усиленным тренировкам опять стану одним из лучших в команде.
А потом наступил мой день рождения.
И Палыч мне н и ч е г о не подарил.
Как будто забыл. Как будто не дарил пятнадцать копеек в прошлом году. Как будто не читал он Сент-Экзюпери и не слыхал слов маленького принца: «Мы в ответе за тех, кого приручили…»
Это было ужасно.
Но я не ушел из команды и продолжал тренироваться и выходить на матчи — по воскресеньям. Играл — стиснув зубы.
Спорт научил меня многому — уже тогда, в детстве, я понял, что подарки мне будут дарить не всегда, что в жизни бывают не только радости, но и печали. И шибко обольщаться на свой счет не стоит.

Начиная с 1974 года я систематически (четыре дня в неделю: понедельник, среда, пятница, воскресенье) занимался спортом в команде «Крылья Советов»: в теплое время футболом, а зимой хоккеем.
Три дня были тренировки, а по воскресеньям — игра на первенство Москвы. Помню команды, против которых мы играли в футбол: «Спартак», «Спартак-2», «Динамо», «Динамо-2», «Молния», «Метрострой», МЭЛЗ, «Фрезер», «Москвич», «Красная пресня», «Фили», «Смена», «Зеленоград»… Может быть, какие-то забыл. Из хоккейных команд почему-то особенно запомнилась «Молния». С ней было очень сложно, но увлекательно играть. Сильный соперник всегда интересен.
В футбол приходилось играть даже на знаменитом стадионе «Динамо», рядом с которым я живу последние двадцать лет.
Я всегда считал, что лучше играю в футбол, чем в хоккей. Но успехов у меня было больше как раз в хоккее. Я дважды в составе команды становился чемпионом Москвы. Впрочем, и в футболе были кое-какие результаты – в семнадцать лет я получил первый взрослый разряд. Если бы остался в спорте, думаю, что смог бы стать и мастером.
Из нашей команды вышел один олимпийский чемпион и один мастер спорта международного класса (по хоккею), многие ребята играли в футбол за команды мастеров высшей, первой и второй лиг.
Помню ребят-одногодков, с которыми играл: Альгирдаса  Малинаускаса, Олежку Кузнецова, Игоря Болдина, Женьку Чижмина, Сашку Тимохина, Андрюху Мухина, Пашку Бренева, Олега Князева, Олега Кожохина, Сережу Сурова и многих других.
Летом мы выезжали в спортивный лагерь, где были невероятные физические нагрузки: бесконечные кроссы вокруг кукурузного поля, три тренировки в день… Сам не знаю, как я это все выдерживал.
Тренировали нас Валерий Павлович и Аркадий Юрьевич (он был старшим тренером команды, в молодости стал мастером спорта, чемпионом СССР, играл раньше за «Динамо»).
Помню очень хорошо хоккейные тренировки, которые проводил Аркадий Юрьевич. Он был намного жестче Палыча. Помню, как он меня, десятилетнего самоуверенного мальчугана, настойчиво учил обязательно отдавать пас вперед, а не объезжать всех подряд, чуть не прибил меня однажды за то, что я старался действовать только в одиночку, помню, как он учил обводить соперника, заставлял нас придумывать новые финты — любое творчество на льду поощрял.
Мы часто ездили смотреть матчи хоккеистов старшего поколения, помню, как играл против «Динамо» в открытой холодной коробочке шестнадцатилетний армеец Вячеслав Фетисов, помню легендарную молодежную тройку «Крыльев» Лебедев-Анисин-Бодунов, помню других выдающихся спортсменов.
…На тренировки мы всегда ездили с моим другом Володькой, с которым были не разлей вода — жили в соседних дворах, учились в одном классе и даже сидели за одной партой. Володька был у нас в команде капитаном. И учился он, кстати говоря, очень даже неплохо, особенно по точным наукам. Я всегда у него списывал математику.
…Однажды на тренировке меня – центрального нападающего – вывели вперед точным первым пасом, и я имел возможность выйти один на один с вратарем. Я уже был близок к заветной цели, готовился сделать кистевой шелчок по воротам. И вдруг острейшая боль обожгла мою правую руку —  кто-то со всей дури ударил меня клюшкой по руке, по краге. Атака была сорвана. Я обернулся: сзади меня катился и как-то странно (то ли извиняясь, то ли радуясь?) улыбался Володька. Я растерялся. Чуть дар речи не потерял. Вот уж никак не ожидал, что такой подлый удар сзади нанесет ближайший друг. Но Володьке я почему-то ничего не сказал. Мы даже не стали выяснять отношения. Аркадий Юрьевич, я помню, отчитал Володьку и сказал ему, что если бы это была настоящая игра, то судья удалил бы его на две минуты за удар соперника клюшкой.
И вот прошло почти пятьдесят лет.
Володька, к великому сожалению, уже умер, не дожив до пятидесяти. Говорят, выпивал… В последний раз мы виделись, когда нам было по сорок семь лет…
Незабвенный Палыч тоже ушел из жизни. Он мне снится очень часто, раз в месяц — точно.
Аркадий Юрьевич, дай Бог ему здоровья, до последнего времени тренировал в «Крыльях», сейчас на пенсии.
Из спортивных друзей я общаюсь только с Альгирдасом Малинаускасом, которого по детской привычке по-прежнему называю Малиной.
Я стал далек от спорта, пошел совсем другим путем — наверное, непостижимым и сомнительным для моих крутых друзей детства — стал литератором и книжно-журнально-газетным издателем.
Но жесткие уроки спорта, своих тренеров помню. И всегда буду им благодарен за все.
А Малина читает мои стихи, всегда звонит мне или пишет на электронную почту.

1975 год. Мне одиннадцать лет. Возвращаюсь голодный и холодный с тренировки по хоккею. За спиной огроменный рюкзак с амуницией, в руках клюшка.  Еле-еле влезаю на Ждановской (теперь это метро Выхино) в переполненный автобус № 197. Вдруг чувствую: кто-то мне помогает, поддерживает рюкзак, фактически заносит в салон. Как-то это непривычно, неожиданно…
Оборачиваюсь: отец!
Он возвращался с работы, и мы оказались в одном автобусе.

Когда начинался новый футбольный сезон, возникал острый вопрос: кому из юных игроков дадут спортивную форму (майку, трусы, гетры, бутсы…), а кому – нет. То есть обеспечивали формой не всех. Если тебе давали форму, то значит, ты был в основном составе и был равным среди равных. На форму ты получал специальный талон, который потом, на следующий день, следовало отоварить у завхоза.
В 1975 году я, получив этот талон,  поехал (побежал!) с ним домой. Держал его в руках и берег как зеницу ока. Счастье и восторг переполняли мое мальчишеское сердце. Я бежал домой, держа этот прекрасный и вожделенный талон в руках. И — по дороге потерял его. Ну, как вам описать мое горе? Даже и сейчас, когда прошло столько десятилетий, мне трудно подобрать слова.
Мама меня спасла. Она поехала на «Крылышки» и привезла новый талон. И на следующий день я получил спортивную форму.

Летом, как я уже рассказывал,  мы ездили в спортивный лагерь. За это мои родители платили 25 рублей. Спортлагерь — это жуткое издевательство над человеком. Ежедневные утренние кроссы вокруг колхозного кукурузного поля, постоянные тренировки, голод и т. д.
В первый год в спортлагере я сильно отравился персиками. Кто-то меня угостил – я съел и чуть концы не отдал. Видимо, они были просроченные.
Тренер Валерий Палыч делал мне массаж живота, но мне не помогало. Я мучился, еле доходил до уборной. Но терпел и уже через три дня вышел на тренировку. И тренировался, как все.
В тихий час я убегал в лес и на речку. Иногда и во время кросса останавливался у речки — у самого берега гулял красивый толстоспинный голавль. Для меня это было чудо. Река, склоненная ива и яркая спина могучей рыбы…
По речке плавали красивые желстогалстучные ужи.
Старшие ребята во время тихого часа ловили их и делали из них ремни.
Спортивные лагеря находились в подмосковных Ступино и Михнево.
В тихий час я иногда ходил за грибами. И потом сушил их. Насушил в один год килограммов пять грибов. Их у меня потом украли из чемодана. Впрочем, я тоже там, в спортлагере, воровал. Все мы друг у друга что-то воровали. В основном продукты.
Именно там, в спортлагере, я в первый раз выпил вина. Дело было так. Я перешел в восьмой класс. Старшие ребята — футболисты и конькобежцы — закупили много бутылок «Каберне». А мы, те, кто помладше, пошли вместе с этими ребятами в лесок посмотреть, как они будут пить. Нас стали весьма активно угощать, все мои друзья-одногодки выпили. Я поначалу отказывался. Но потом, чтоб не ударить в грязь лицом, сам подошел к одному очень талантливому конькобежцу, призеру Союза (он был на пирушке тамадой), и попросил его мне тоже налить немного. Парень налил где-то полстакана. Я выпил, но ничего не почувствовал.
Затем я выпил с одноклассниками, уже учась в восьмом классе. А всерьез напился в семнадцать лет. По представлениям нашего двора — возмутительно поздно. Слава Богу, алкоголиком я не стал. Хотя одно время мог выпить довольно много. Сейчас, уже лет пятнадцать, я вообще не пью.
В спортлагере мне всегда хотелось есть. После полдников мы с ребятами ходили по столовой и собирали со столов оставшиеся печенья.
В спортлагере я впервые узнал, что такое дедовщина, расслоение на сильных и слабых. Был ошарашен, когда один мой хороший приятель стал держать в шестерках другого нашего одноклубника. Избивал его, отбирал полдники, родительские посылки.
Я возмутился и попытался защитить бедолагу.
Но мой приятель резко меня осек:
– Старик, я тебя уважаю, но ты не лезь в чужие дела!
То есть спортлагерь в чем-то напоминал зону…
Однажды и меня попробовали сделать шестеркой. Коля Коньков, шпанистый парень из Соколинки, годом постарше меня, потребовал, чтобы я отдавал ему свой полдник.
Я, спокойно улыбаясь, ответил ему, что мечтать не вредно.
– Ладно, – злобно прошипел он, – поговорим опосля.
Вечером в финском дощатом домике, в котором мы жили, Коля неожиданно и без предупреждения врезал мне по физиономии и громко прокричал:
–  Это я тебе показываю американский кэтч. Если не будешь отдавать мне полдники, буду тебя избивать каждый день.
–  А это русский кэтч! – разозлившись, сказал я. И дал обидчику сдачи –  врезал ему кулаком в челюсть.
Началась драка, которая шла с переменным успехом.
Потом нас разняли другие ребята.
Больше меня в спортлагере не задирали.
…Мы встретились с Колей спустя сорок лет, на «Крыльях», где собрались ветераны команды. Мы узнали друг друга и обнялись. Он дважды отсидел, был весь  в наколках.
Он спросил:
– Помнишь нашу драку в спортлагере?
–  Нет, – соврал я, –  не помню. В детстве все было замечательно.

В четырнадцать лет я решил уйти из «Крыльев». Для этого было несколько причин. Во-первых, Палыч стал меня часто заменять. Во-вторых, я поссорился и подрался с Володькой, моим товарищем, одноклассником и одноклубником. Как-то все шло сикось-накось, наперекосяк. Я понял, что команда мне стала чужой.
Я очень мучился, переживал. И вскоре перешел в другую команду, более низкого ранга, во вторую лигу. Команда называлась «Луч». Там я стал центральным нападающим и опять был в центре внимания.
В «Луче» я смотрелся очень неплохо, был штатным пенальтистом, много забивал. Но там произошел неприятный случай. Я не забил (единственный раз в жизни!) пенальти. Дело было  на стадионе «Авангард» –  уже и не помню, с кем мы играли. И мой новый тренер, Сергей Юрьевич, который меня всегда ранее хвалил, прокричал с бровки стадиона:
– Мазила, сначала научись бить, а потом выходи исполнять пенальти!
В его словах было столько ненависти. И трибуны, которые раньше мне часто аплодировали,  засвистели в мой адрес.
Это было страшно.
Я потом еще сыграл несколько матчей за «Луч», но пенальти больше не бил.
А потом и  вовсе ушел в бокс. Это было в девятом классе, мне исполнилось пятнадцать лет.   Тренировался я в Доме пионеров и школьников в Кузьминках и в клубе с подходящим названием «Мясокомбинат» на Волгоградском проспекте. Я обожал этот вид спорта. На тренировки ходил каждый день.
Тренировал нас в Доме пионеров и школьников замечательный молодой человек – Александр Петрович. Он нас и премудростям бокса учил, и о жизни с нами говорил. Он очень любил Высоцкого. Я даже обменивался с наставником записями с катушечных магнитофонов.
А на «Мясокомбинате» я тренировался у Валентина Николаевича,  у которого раньше тренировался и сам Александр Петрович.
После тренировок мы ходили в бассейн. Плавали, ныряли с вышки. Все это было, разумеется, бесплатно.
У меня оказались хорошие боксерские данные: длинные руки, высокий рост (183 см.) и маленький вес – я боксировал сначала в категории до 54 кг, а потом – до 57 кг. Точными прямыми ударами сверху вниз я  неплохо держал соперника на расстоянии и набирал очки.
На тренировке сначала шла разминка, потом мы отрабатывали удары на грушах или били в лапу тренера (это такая большая плоская перчатка, которая надевается на руку). Потом проводили бои с тенью, спарринги.
Однажды на тренировке Валентин Николаевич выставил меня в качестве спарринг-партнера против чемпиона Москвы Коли Иванова. Я выдержал все три раунда, но голова у меня чуть не отлетела. Коля работал быстрее, опережал на долю секунды и попадал. Было мне не очень приятно. Но главное, я выстоял.
Валентин Николаевич меня ценил.
Помню свой первый официальный бой. Он был против парня по фамилии Калиничев. Я очень старался. Лез в ближний бой (что, вообще-то, не мой стиль) и выиграл ввиду явного преимущества.
Помню свой бой с серебряным призером первенства  Москвы, спартаковцем Новиковым, у которого тогда было сорок боев. Кстати, у Рашида Сабирова, призера чемпионата Европы, тогда был сорок один бой.
Я бился с Новиковым на равных, но проиграл. Это был мой седьмой бой и  первое поражение.
Однажды я, разумеется, с разрешения Александра Петровича,  взял с тренировки боксерские перчатки домой. Устраивал спарринги со старшими дворовыми ребятами. Никто меня не одолел.
За полтора года в боксе  я провел на ринге девять боев и в семи победил.
Я стал тренироваться каждый день, бегал кроссы в  кусковском парке, выжимал из себя максимум результатов. Бокс – это предельно  конкретный вид спорта. Либо бьешь ты, либо бьют тебя. И отсидеться за чужой спиной, как в командном виде спорта, тут никак нельзя.
Если сравнивать с бизнесом, то бокс – это ИП или ООО, где ты единственный учредитель. Все зависит только от тебя и подмоги ждать неоткуда.
На тренировках Александр Петрович меня гонял, как сидорову козу. Я был его надеждой и опорой. Я проводил разминки на тренировках, участвовал с ним, кандидатом в мастера спорта,  в спаррингах, иногда он выставлял на ринге против меня двух боксеров и запрещал мне отвечать, я должен быть только защищаться – нырками и уклонами… Александр Петрович готовил меня к большому будущему.
Однажды он сказал мне:
– Тебе сейчас равных в Москве нет, но нужно еще больше тренироваться, чтобы выйти на первенство Союза.
Я не возражал. Я очень хотел добиться в любимом виде спорта высочайших результатов, а моими кумирами тогда были Мухаммед Али и Теофило Стивенсон, про которых я знал буквально все.
Перед очередным отрытым рингом Александр Петрович подарил мне, единственному из нашей секции, атласные красивые черные боксерские трусы.
Я вышел на ринг… И вдруг почувствовал себя плохо. Сердце защемило и заныло. На автомате я довел бой до конца, но проиграл подчистую… Соперник почувствовал мое состояние и не оставил  мне никаких шансов…
На следующий день на тренировке сердце продолжило болеть.
Я поплелся, понурив голову, к врачу. И мне поставили неутешительный диагноз: тахикардия, физические перегрузки. И врач строго-настрого запретил мне заниматься боксом.
Я пришел на тренировку, вернул атласные боксерские трусы Александру Петровичу, все ему рассказал и заплакал.
Он сказал:
– Они тебя ждут. Если почувствуешь себя лучше, возвращайся!
И мы обнялись.
Невероятно, но факт: на следующий день мне позвонил Валерий Павлович из «Крыльев» и проговорил:
– Степанов, хватит дурака валять, возвращайся в футбол, я тебя жду! Ты нужен команде.
И я вернулся в футбол, где нагрузки, конечно, были меньше, чем в боксе,  играл в команде до семнадцати лет. Ни разу меня больше не заменяли на поле. Я закончил футбольную карьеру перворазрядником, когда поступил в педагогический институт в другом городе и стал изучать иностранные языки.
Началась совсем другая жизнь.
Но бокс в ней очень пригодился.
Недавно я набрал в яндексе имя своего основного тренера по боксу, Александра Петровича. Он стал очень известным, у него своя школа бокса, он воспитал чемпионов Москвы, России и даже Европы. Я горжусь, что занимался у такого тренера.

Евгений Степанов (1964) — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Автор нескольких книг стихов и прозы. Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига («Литературная газета») и премии журнала «Нева». Живет в Москве и поселке Быково (Московская область).

4.10.2022. Я по-прежнему живу на даче. А воздух становится все тревожнее и тревожнее.

29.09.2022. Почти закончил рассказ про собаку Нэнси. Завтра отошлю в один из журналов.

29.09.2022. Пригласили на питерские «Мосты». Поеду. Я не был в Питере восемь лет.

Вырастил 839 огурцов. Сам вырос еще один помидор в теплице.  Сегодня 28.09.2022.

28.09.2022. Никогда не видел своих односельчан в такой тревоге. Все разговоры о мобилизации, о возможной ядерной войне.
Даже коты мои чувствуют тревогу. Жмутся ко мне и почти не выходят на улицу.
Молюсь.

28.09.2022. В ноябре должны выйти мои стихи в прекрасном журнале «Урал». Вчера получил приятное письмо.

Вырастил 834 огурца. Сегодня 27.09.2022.

Вырастил 831 огурец. Много винограда. Каждый день едим и варим компот. Сегодня 26.09.2022.

Один замечательный поэт (не буду называть его имени) прислал мне письмо:
«Дорогой Женя! Просто хочу сказать пару слов – не смог пройти мимо твоей подборки в свежих "Истоках". Врать не буду – я не ярый фанат поэзии Степанова. Но на этот раз само собой затянуло и царапнуло.
Не знаю, по какому принципу подобраны тексты, но для меня они сложились в мозаику, где из частей вырастает убедительное единое целое. И "Правнук", и тут-и-там, и любовь... "Медаль плохого человека дымилась на его груди" – это не запомнить нельзя навсегда».

Сохраняю это не для публикации, а для архива.

24.09.2022. Заходила к нам с Олей в гости соседкина дочка Ляля, ей шесть лет. Соседка попросила. Час с ней общались, я ей подарил плюшевого зайца и пряники, пили чай.
Уходя, Ляля сказала:
– Оля, Женя, пока…
Женя… Так меня редко называют. С ребенком шести лет мы на одной волне. Со взрослыми взаимопонимания намного меньше.

24.09.2022. Умер мой сосед по даче – Леша. Еще три недели назад с ним общались.
Светлая память!

25.09.2022. Давление от всех событий последних дней поднялось.
Не думал, что доживу до таких страшных времен.
Плохо, что не успел поставить вторую теплицу.

Вырастил 826 огурцов. Выкопал картошку. Тоже уродилась. Сегодня 23.09.2022.

У вас в руках, уважаемые читатели, новая книга стихов известной поэтессы Екатерины Яковлевой. Ее лирическая героиня, наша современница, решает вечные вопросы бытия: борьба добра и зла, любовь и ненависть… Из этого и состоит жизнь человека.

Вырастил 814 огурцов. Из них – только семнадцать в открытом грунте, остальное – в теплице. Сегодня 21.09.2022.

20.09.2022. Президент Сербии Вучич сказал, что конфликт мирового масштаба может быть примерно через месяц-два.
А разве этого конфликта еще нет?

 

Вырастил 809 огурцов. Из них – семнадцать в открытом грунте. Сегодня 20.09.2022.

Сентябрь 2022. Соседка Надя уехала отдыхать в Абхазию. Доверила мне ухаживать за ее домашними животными. Я хожу к ним примерно 4 раза в день, кормлю, гуляю, общаюсь. Они меня любят, особенно мой провиант.
Теперь у меня в общей сложности 5 кошек и две собаки. Им я точно нужен.
Но поскорее бы все-таки Надя возвращалась. Считаю дни. Она должна вернуться 22 сентября. Мне одному с такой стаей справляться очень тяжело.

Вырастил 791 огурец. Из них – семнадцать в открытом грунте. Сегодня 19.09.2022. Цель – вырастить 800 огурцов. Осталось немного… Огурцы по-прежнему растут.
Я уже в Быково, вернулся из недельного отпуска.

12.09.2022. Настя снимается в сериале в Берлине. Мы все гордимся Настюшей.

Выросло 768 огурцов. Из них – шестнадцать в открытом грунте. Сегодня 12.09.2022. Цель – вырастить 800 огурцов.
А я сейчас в Геленджике.

11.09.2022. Ездил в Прасковеевку, кататься на лошадях. Горы, кони, собаки, кошки, кизил, ежевика, горная речка, в ней маленькие рыбки и лягушата… Поэзия.
А где-то рядом грохочут страшные бои.
На душе тяжело.

Вырастил 758 огурцов. Из них – шестнадцать в открытом грунте. Сегодня 8.09.2022. Цель – вырастить 800 огурцов.

7-8.09.2022. Я в поезде, еду на неделю в Геленджик. Пишу стихи на верхней полке.

8.09.2022. Приехал в Геленджик. Уже купался. Вода холодноватая, но все равно хорошо.

Вырастил 758 огурцов. Из них – шестнадцать в открытом грунте. Сегодня 7.09.2022. Цель – вырастить 800 огурцов.

Вырастил 754 огурца. Из них – шестнадцать в открытом грунте. Сегодня 6.09.2022. Цель – вырастить 800 огурцов.

Вырастил 750 огурцов. Из них – шестнадцать в открытом грунте. Сегодня 5.09.2022. Цель – вырастить 800 огурцов. Хотя это будет сделать трудно. Осень, похожая на зиму,  наступила чересчур быстро.
Как ни странно, вырос еще один помидорчик. Сам по себе.

2.09.2022. Сегодня моей внучке Катинке исполнилось 11 лет. Это для нас всех очень большой праздник.

Вырастил 734 огурца. Из них – четырнадцать в открытом грунте. Сегодня 2.09.2022. Цель – вырастить 800 огурцов. Хотя это будет сделать трудно. Осень, похожая на зиму,  наступила чересчур быстро.

1.09.2022 составил подборку стихов для одного хорошего журнала.

Евгений Степанов (1964) — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатался в журналах «Урал», «Нева», «Звезда», «Дружба народов», «Знамя», «Наш современник», «Москва», «Подъем», «Арион», «Интерпоэзия», «Юность», «Волга» и других изданиях. Автор нескольких книг стихов и прозы. Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига («Литературная газета») и премии журнала «Нева». Живет в Москве и поселке Быково (Московская область).