Зима 1993 года. Я возвращался
домой из Нью-Йорка. Приехал в аэропорт заранее — меня подвезли. Если
бы добирался на «тачке», то выложил бы не менее тридцати — сорока долларов,
это точно. Подвез меня Миша Синельников, мой замечательный товарищ,
работающий в ООН.
Итак, приехал. Обслуживает фирма «Альфа». Скромненькое, серенькое, знакомое
до слез помещеньице. Это вам не Шереметьево-2 или Орли. Тут же увидел
родные советские лица. Сразу же и познакомился со многими.
Ваник, армянин. 45 лет.
Не был на родине (он из Казахстана) семь месяцев, жил в основном в Лос-Анджелесе,
играл в рулетку в Лас-Вегасе, выиграл в общей сложности четыре тысячи
баксов, вообще оставил в Америке около семи. «Не понравилось мне здесь,
— пожаловался мне Ваник, — люди недружные. Да, в Калифорнии много армян,
но они совсем не такие, как у нас в Союзе. (Ваник, по-моему, и не слышал,
что Союза больше нет.) Я жил не у знакомых — в гостинице. Никто особенно
не приглашал в гости. Представляешь! Ну, ничего, деньжонки-то у меня
были. Часики продал, колечко золотое (я мысленно представил, какого
размера было «колечко» у Ваника, памятуя о том, что золото в Штатах
стоит сущие гроши, дешевле, чем в «совке»). Да и с женщинами — напряг.
У них здесь секс только в браке».
Тут как раз и женщины в аэропорту стали появляться. Советские женщины.
«Ну, ты посмотри, как наши бабы ходят, это же само изящество, — не унимался
Ваник. — Хочу, хочу на Родину». «Да-да, — поддержал разговор Эдик, мужчина,
одетый, между прочим, как самый натуральный советский бомж, — умеют
наши подать себя. С ними и пообщаться не грех. А эти американки так
одеваются безвкусно, что на них без слез и не взглянешь...»
Эдуард, русский. 56 лет. Баптист из Костромы. Получил статус беженца
как представитель религиозного меньшинства. Пробыл в Штатах в общей
сложности 11 месяцев. Полгода получал пособие, потом платить перестали
— живи и спасайся как хочешь. Остался Эдик никому не нужным. До пенсии
(американской, разумеется) еще шесть лет, на работу не берут, хотя вроде
и есть право работать. Слишком стар. Жил Эдик сначала в подвале у знакомых
баптистов, потом оказался в ночлежке. В шелторе Эдику совсем не понравилось.
«Обитают там в основном негры, всю ночь болтают, не поспишь. А права
качать нельзя — это же не Россия. Изнасиловать могут запросто. Правда,
в ночлежке всегда дают бельишко чистенькое, есть телевизор, душ, его
обязательно надо принимать, ну и покормят. Днем оставаться нельзя, но
когда очень холодно, то можно уйти попозже, а не сразу утром».
Не, прижился Эдик и в ночлежке. Выбросила его жизнь на улицу. Питался
с помойки.
Рассказал мне: «Продуктов выбрасывают огромное количество, в каждой
лавчонке есть бак для отходов, я там находил очень хорошие продукты».
Пока мы трепались с Эдуардом, подошла толстая и пожилая тетка-украинка.
Привезла на тележке пять-шесть чемоданов, да и ручной клади — несколько
громадных сумок. Мы как бывалые путешественники проинформировали: «Можно
провозить только сто паундов, то есть сорок шесть килограммов, по двадцать
три — в каждом чемодане. А всего чемоданов должно быть два».
Тетка: «Так ведь у меня одни только вещи, пусть смотрят, я ничего такого
не везу, ни порнухи, ни оружия...»
Мы поняли, что случай тяжелый, объяснить ничего не удастся. Начали думать,
как помочь пожилой и запасливой экс-землячке провезти все ее вещи в
заграничную и вольную Украину. Часть вещей с одним пассажиром пристроили,
часть — с другим, постепенно все расхватали, отправили и хозяйку. Она
нас очень благодарила. Сопровождающий ее американец — тоже. Общались
они очень странно. Тетка ему по-русски, тот ей — по-английски. В общем,
не понимали друг друга абсолютно. Но все-таки как-то объяснялись. Тетка
прожила в Штатах два месяца — ездила на похороны сестры. Могла бы и
насовсем остаться — из Америки вообще, надо заметить, никого не депортируют,
страна в этом смысле уникальная.
Вообще, чтобы понять, как наши живут в Штатах, не надо читать сочинения
каких-то мудреных публицистов типа Кондрашова или Никитинского, ни тем
более мои дневниковые сочинения, нужно лишь освежить в памяти рассказ
«Без языка», написанный аж в 1895-ом году, более ста лет назад великим
бытописателем В. Короленко. Изменилось с тех очень мало. Разве
что курс рубля по отношению к доллару. Тогда за один «зеленый» давали
лишь два целковых. Приведу цитату из этого рассказа, одну, не более.
«...Какая там у них, люди говорят, свобода? — А! Рвут друг другу горла,
— вот и свобода... А впрочем... и у нас это делают как не надо лучше.
Поэтому я, признаться, не могу понять, зачем это иным простакам хочется,
чтобы их ободрали непременно в Америке, а не дома...»