Главная страница

Раздел «Литератор»

Отзывы





 

    

 

 

Скажи мне, я выживу?


Татьяна Бек осознавала литературу как праздник


Татьяна Бек. 1980 год. Фото Вячеслава Коротихина

Поэтов надо любить и читать, помнить о них постоянно. А время от времени вспоминать особо и сугубо. Поводами тут служат обычно годовщины и книги. Очередное издание самого поэта, например. Или воспоминания, исследования. В книге поэта, прозаика и издателя Евгения Степанова все каким‑то образом слилось воедино и смешалось. Посвящена она поэтессе Татьяне Бек (1949–2005). Так вот, в книге Степанова есть и воспоминания – как самого автора, так и довольно большого числа других людей, – но есть и размышления о стихах, о поэтическом мастерстве, о судьбе поколения (главы так и называются: «Рифменная система Татьяны Бек», «Разные редакции», «Татьяна Бек и ее поколение»). Значительную часть издания составляют, как назвал их автор, интервью и блиц‑интервью с поэтами и писателями, большею частью близко знавшими Татьяну Бек.


Евгений Степанов.
Татьяна Бек: на костре
самосожженья. –
М.: Вест‑Консалтинг,
2019. – 164 с.
(Судьбы выдающихся
людей).

Блиц‑интервью представляют собой ответы на три вопроса (Что вы думаете о поэзии Татьяны Бек? Ваши любимые стихи Татьяны Бек? Какую роль в вашей судьбе сыграла Татьяна Бек?), собранные Степановым в 2009 году для журнала «Дети Ра»,  плюс ответы на те же вопросы, но уже появившиеся в 2019 году в Facebook.
Что до интервью, то перед нами вполне традиционные интервью, просто сделаны они, как я понял, специально для рецензируемой книги. Так что не стоит, думаю, удивляться тому, что, например, поэт и преподаватель Литературного института им. А.М. Горького Сергей Арутюнов есть и среди интервьюируемых, и среди, скажем так, блиц‑интервьюируемых.
«Каким она была человеком? – пишет Степанов. – Она была поэтом. То есть человеком непростым – порывистым, увлекающимся, резким.
Когда вышла толстенная книга мемуаров о ней, в которой я прочитал воспоминания самых различных людей, то вспомнил, что практически с каждым из авторов сборника она в разное время находилась в конфликте.
Она не шибко жаловала наше аэропортовское «гетто» (московский район, где в шестидесятые годы прошлого века было построено несколько домов Союза писателей СССР), да вообще писательскую среду не любила, избегала ее, но беда заключалась в том, что другой среды у нее – от рождения! – не было».


Дом, в котором жила и встретила свои последние дни
Татьяна Бек. Иллюстрация из книги

Конфликт есть и в самой книге Степанова. Отвечают‑то люди разные, разных взглядов. Гетто оно, может, и гетто, но вот, скажем, поэт и литературовед Сергей Бирюков пишет о нем и о нелюбви к писательской среде так: «Мне кажется, Таня осознавала литературу как праздник. Дочка писателя, с детства в писательской среде, знавшая, разумеется, изнанку праздника, она сохраняла удивительный дар восхищения литературой и людьми литературы».
Татьяна Бек – дочь советского прозаика Александра Бека (1903– 1972; более всего известен повестью «Волоколамское шоссе» и романом «Новое назначение»). Литературный праздник и его изнанка были для Бек весьма ощутимы. Поэтесса Лидия Григорьева дружила с Татьяной Александровной с юности, и вот что она пишет про Бек:
«Понимаешь, – говорила мне она, – когда меня напечатали в «Юности», я училась в девятом классе. И в школе меня просто задразнили. Тыкали и шипели вслед, что стихи за меня пишет папа! Обидно‑то как было, плакала. А потом, когда в «Новом мире» напечатали, стали говорить, что стихи за меня пишет Юнна Мориц! Представляешь?! »…
И от отчаяния ее тогда, по ее словам, спасла поездка в Ленинград. Там она читала стихи взрослым поэтам, и никто ее ни в чем таком не заподозрил. Там же, в Питере, она даже Бродского видела!..».


Автограф и автошарж Татьяны Бек. Иллюстрация из книги

Задразнили.
Чем она начала литературный свой путь, тем же примерно и закончила. Только дети просто шипели и тыкали, взрослые же – задразнили насмерть.
«За три дня до своей смерти, – пишет Степанов, – она позвонила мне домой и сказала:
– Как, ты не знаешь, что произошло?
И начала рассказывать о письме ряда писателей в адрес Туркменбаши с предложением перевести на русский язык его стихи… О диких, грубых выкриках поэта Х… , о постоянных звонках домой с оскорблениями и даже угрозами…
В финале беседы она спросила:
– Скажи мне, я выживу?»
Не выжила.
И все равно, что ни говори, а литература – праздник. Несмотря ни на что. Другое дело, что кто‑то в праздник подарки получает, а кто‑то – дарит. Татьяна Бек почти н ичего не получала, оставалось только дарить. «Ей образцово трудно жилось», – пишет Сергей Арутюнов. И он же: «Если бы не она, я бы не полюбил поэзию». Поэтесса и прозаик Инга Кузнецова: «…она не только советовала мне поначалу, какие стихи отобрать для публикации, но и сама посылала их в журналы со своей рекомендацией – или отправляла меня в редакции, предупреждая мой визит звонком…»



Евгений Степанов и Татьяна Бек. 1996 год.
Иллюстрация из книги

«Птенцов» своих Татьяна Александра обожала и пасла как могла.
Молодцы те из них, кто и сейчас летает и помнит о ней.
Книжка у Степанова получилась растрепанная и разношерстная, как и сама жизнь Татьяны Бек. Арутюнов пишет, что «...собственно в рифмах она сама не пыталась выказать высшего пилотажа», а вот поэтесса Нина Краснова уверяет: «Из поэтесс ни у кого нет таких блистательных рифм, как у нее, даже у Ахматовой и Цветаевой». Сам Степанов считает, в области рифмы Бек «развивала традиции Владимира Маяковского, Владимира Высоцкого (1938–1980) и других виртуозов стиха. Ее составные рифмы чаще всего неожиданны, нетривиальны».
Не буду углубляться в спор о рифме. Лучше, если уж речь зашла о стихосложении, процитирую поэта Юрия Милораву: «Она писала истово, поведенно, как в последний раз, а жила в эпоху осторожную и равнодушную, где лирика была подспудная, где все было наоборот… »
И еще немного. О книге. Одно из главных ее достоинств – в ней очень много стихов Татьяны Бек. Их цитирует, конечно, сам Степанов, но также и почти каждый из его «соавторов». Цитаты в одну‑две страницы, сразу по нескольку стихотворений. Наверное, и мне лучше всего закончить стихами.


Олеся Николаева, Татьяна Бек, Наум Коржавин,
Евгений Рейн. Фото Вячеслава Коротихина

Вот оно, по‑арестантски
голое,
Вот оно, черное, как беда…
Я захлебнусь,
не найдя глагола, – и
Хватит эпитета, голое, да, –
Не наготою зверей, любовников
Или детей – наготою конца, –
Дерево из допотопных
столпников,
Не покидающих тень отца, –
Вот оно: загнанное, и внешнее,
И одинокое – на юру,
… Все несказаннее, все
кромешнее
Время и место, где я умру.

«Независимая газета», 14.11.2019