Cайт «ТОПОС»   

В НГ EX LIBRIS была опубликована заметка Евг. Степанова «Новый самиздат», из которой следует, что я, подобно Жданову или Суслову загоняю в подполье нетрадиционную поэзию. Причиной тому моя статья «АЙГИТАЦИЯ» в Лит. газете от 23 июня 2004 года. Автор не упомянул, где была эта статья, потому читатель может оказаться в затруднении, если захочет оценить и сравнить мою аргументацию с выводами моих оппонентов.

Вообще занятие критикой — грех: не судите, да не судимы будете. Тем более, если ты не «чистый» критик, а сам сочинитель. Но история не нова. Потому и отвечают мне на другом языке: Куприянов «разбушевался», от Куприянова «досталось» и т.п. Хорошо. Чем же, например, досталось немецкому журналисту Ю. Серке, если я передаю его исчерпывающее свидетельство о поэте Г.Айги: «у него сильное французское лобби»? Больше ему нечего было к этому добавить. Далее, я и рассматриваю французское «лобби» наряду с прочими. Статья моя таким образом посвящена лобби, т.е. «пиару». Лобби и «пиар» ныне замещают литературную критику и отличаются от нее заимствованием приемов из технологии создания рекламы: они продвигают на рынок товар, а вовсе не занимаются ни эстетикой слова, ни исследованием аудитории. В моей статье подчеркивается неадекватность высочайших оценок самим оцениваемым текстам, плюс часто звучащие призывы склонить головы перед великим поэтом, не требуя никаких для этого аргументов. Ведь, если есть поэт, тем более «великий», то у него есть своя поэтика, а в нашем случае упоминают «поэтику псалма» и требуют религиозного отношения к «псалмопевцу». Опишите мне поэтику Айги корректно и непредвзято, и я буду готов согласиться с таким филологическим подвигом. Но пока мы слышим от американского профессора Джеральда Яначека: «…о духовном облике поэта Айги трудно говорить вразумительно» (что я и взял эпиграфом к статье). Позволю себе повториться: «Айги по заключению Л.Робеля — «единственный, кому удалось найти поэтическую мысле-форму, которая наиболее полно отвечает самым насущным потребностям человечества…» Сложилась эта мысле-форма из «древнечувашской культуры, русского авангарда и французской поэзии ХХ века». Это цитаты из представления Г.Айги к Нобелевкой премии. Это ради Бога! Но объясните, почему «самым насущным потребностям человечества» отвечает именно «древнечувашская культура», именно «русский авангард» и именно «французская поэзия ХХ века». Почему именно этот гибрид призван облагодетельствовать человечество? Почему, например, не рапануйская культура острова Пасхи, плюс древнекитайская придворная лирика, плюс «пуду кавидей» — авангардное движение в тамильской поэзии Цейлона ХХ века? И как осуществляется подобный синтез?

Теперь еще, кого я согласно Евг. Степанову «пытался уличить». Ему «интересно, что по этому поводу думают сами З. Херберт и М. Крюгер?» З. Хербер, к сожалению, уже умер. М. Крюгера я пока не спросил об этом, он всегда слишком занят. Но вот крупнейший переводчик Карл Дедециус, на беседу с которым я ссылался, откликнулся. Ему не было особенно приятно, что я изложил его рассказ о том, как Айги решили дать премию Петрарки. Мои коллеги полагают, что я осуждаю моих зарубежных коллег, ибо они дали премию Айги, «т. к. поэту невозможно было платить гонорар за ужасно плохо продававшийся в Германии тираж книги(!)» ( Евг. Степанов, — ужасный стиль! — В. К.). Но это в порядке вещей, как раз ничего «ужасного», там платят проценты от проданных книг, и книги могут не покупаться годы (я повторяю, что т а м и мои книги не особенно покупают, так же как и в Москве, здесь и сейчас, где поэтические книги к тому же, если они хорошо изданы, к тому же, обращенные в товар, слишком дороги для редких любителей поэзии ).

Но вот сам К. Дедециус не хочет выносить какие-то об этом суждения и выстраивать свою иерархию, ибо подзаголовок «Знаменитейшие поэты России» в книге, где в числе восьми других авторов был им опубликован Айги на немецком языке, принадлежит не ему, а издательству. Можно процитировать из письма Дедециуса переводчику П.Штегеру: «Факт, что Айги был включен в конец моего крошечного избранного (задуманного тематически, а не как канон значимости в истории литературы) не как «величайший русский поэт», но как интересный феномен конца Советской эры, который вызвал некоторый интерес у профессионалов и любителей. Существует небольшое число его стихотворений, которые действительно заставили к ним прислушаться знатоков поэзии и вызвали весьма позитивное эхо. Хотя я первый перевел Айги на немецкий язык, но только ранние стихи и в небольшом выборе». (см. немецкий оригинал, полученный мной по электр. почте:

«Er will kein Urteil abgeben oder klassifizieren, und der Spruch „die beruehmtesten Poeten Russlands“ auf seinem Band mit den acht Autoren stamme vom Verlag. Ich zitiere aus seinem Brief: „Fakt ist, dass Ajgi nicht als der „groesste russ. Dichter“, sondern als interessantes Phaenomen gegen Ende der Sowjetaera, deshalb am Ende meiner winzigen Auswahl (thematisch gedacht, nicht als Bedeutungskanon der Literaturgeschichte) aufgenommen, auf ziemliches

Interesse der Fachwelt und der Liebhaber gestossen war. Es gibt einige wenige seiner Gedichte, die tatsaechlich westliche Lyrik-Kenner aufhorchen liessen und zu einem sehr positiven Echo gefuehrt haben. Ich habe Ajgi zwar als erster ins Deutsche uebersetzt, aber nur die fruehen Gedichte und in kleinerer Auswahl. Ich bitte Sie, diese Einschaetzung zur Kenntnis zu nehmen und mir nicht alle Ausserungen der ganzen Literaturwelt in Rechnung zu stellen.»

Здесь нельзя не повториться: ранний Айги понятнее, образнее, точнее. Обратите внимание на любые антологии последних (и не только) лет: выбирают у него, как правило, одни и те же ранние его стихи.

Теперь о том, что моим оппонентам «уж и вовсе смешно!» Что от меня «попутно досталось и Казимиру Малевичу». Я выразил свое отношение к «Черному квадрату» так: „Для Айги главный авторитет К. Малевич с его «абсолютной» живописью. Иные критики сравнивают поэтику Айги с «Черным квадратом», одни, дабы этим «уязвить» Айги, другие же (и он сам) видят в этом высшую похвалу. Смысл же «Черного квадрата» (пафос без логоса) в абсолютном презрении к зрителю, который в любом произведении искусства ничего кроме слепого пятна не находит, в союзниках же здесь выступает лукавый толкователь, предлагающий увидеть в этом «бездну». Бельмо и есть бельмо, даже если оно вне глаза и имеет черный цвет. Айги публикует в стихах «Без названия» — красные квадратики (32), добавляя к этому страницу «О чтении вслух стихотворения без названия» с нотами и указаниями на длительность «пауз», что выдвигает его в пионеры перформенса». Еще раз: аналог «Черного квадрата» в литературе — это пустая страница (««белый на белом» мир Геннадия Айги» — обозначил В.Кривулин).

Однако и Айги и Малевич были Евг. Степанову только поводом для разговора. О трагическом состоянии литературы и в частности (что правда!) поэзии. И опять об Айги, «нестандартном авторе», которому печататься «по-прежнему негде». Во-первых, книги этого автора выходили и выходят как за рубежом, так и у нас, достаточно прочитать его обширную библиографию (уже устаревшую) в «Лит. обозрении» 1998 № 5-6, целиком посвященном ему (кому из еще посвящался целый — двойной — выпуск какого-нибудь журнала?) Во-вторых, справедливо пишет Вл.Новиков во вступлении к монографии Л.Робеля «Айги» ( «Аграф», 2003): «Книга о современном поэте — в нынешней России большая редкость… Геннадию Айги, можно сказать, повезло». И в третьих, сам Айги утверждает, что он уже ничего не пишет, так как все написал. Так что в данном случае жаловаться грех.

Другое дело — общее состояние культуры. Вряд ли стоит плакаться об «авангарде». Авангард потому и авангард, что обладает той пробивной силой, которой не хватает живой традиции. Авангард сценичен и эстраден. Авангард телегеничен! Авангард привязывает себя к скандалам, именно он овладевает ныне тем, с чего я собственно начал: «пиаром». И умеет находить деньги. Становиться «товаром». Опираться на государственную «федеральную программу». Раздавать и получать премии. Почему кто-то удивляется, что заграничная премия Петрарки, как и иные, распределяется по тем же неведомым принципам, что и наши иные громкие премии?

Самиздат для поэзии — это и есть рынок в действии. Авангард, бунтуя «против правил», всегда торопился на рынок. Тот же «Черный квадрат», прикидываясь искусством, становится товаром, на это и рассчитан.

Но сейчас — только ли авангард в самиздате? Если большинство поэтических книг издается за счет средств авторов, то надо ли полагать, что выход каждой оплаченной книги говорит не ее поэтических достоинствах, а совсем о других способностях и достоинствах автора. Поэт должен найти себе богатого благодетеля, или найти выход на некий таинственный «фонд». Как отличить книгу истинного поэта от хорошо проплаченного издания? Критика сейчас замещается рекламой! Прочитайте большинство нынешних рецензий, и вы удивитесь, как много у нас замечательных поэтов и поэтесс! Беда лишь в том, что подобный «пиар» слишком уныл и однообразен, чтобы расшевелить читателя, мечтающего лишь о том, как пополнить ряды «среднего класса».

Евг. Степанов верно говорит о «колоссальной ответственности, которую несут редакторы», но как раз редактор ныне менее всего востребован, достаточно бухгалтера, который ныне называется более престижно (менеджер и пр,), именно он встречает автора по одежке и провожает, вызывая охранника. И еще: поэзию не издают, потому что ее не покупают. А не покупают, потому что не продают. Представьте себе модный магазин — там продавец одет с иголочки, любит и понимает одежду. А в книжном магазине вы сегодня не сыщете продавца, который бы ориентировался в поэзии и мог бы сориентировать покупателя. Там вам любая девочка с презрением (в лучшем случае с извинением) скажет, что стихов она не читает («в школе наелась»). Нет культуры продажи поэзии, и не будет этой культуры, потому что уже не только вдохновенье не продается, но не продается и рукопись. Есть, конечно, электронная бездонная бочка, где можно засолить впрок любые тексты, как капусту: — сами пишем и сами друг друга читаем, но это другая тема.

Поэзия должна быть дешевой как хлеб, ибо это единственная духовная пища, если мы мыслим в пределах светского государства. Поэты в принципе — крестьяне, возделывающие духовный хлеб на зыбкой почве культуры. Здесь не совсем уместно спасительное слово авангард, авангардный поэт, это поэт-мичуринец, который всегда может смертельно разбиться, упав с выращенной им развесистой клюквы. Хорошо бы, если бы поэт-крестьянин мог обходиться без перекупщиков, чтобы его хлеб не дорожал. И неплохо бы, если бы, как на сытом западе, когда крестьянам приплачивают, чтобы они не производили слишком много капусты, иным поэтам платили за молчание. Хотя бы за временное. Но нам перепроизводство не грозит.

И еще хорошо бы, что суть дара поэзии не замутнялась скороспелыми теориями. Евг. Степанов разделяет «поэтов и прозаиков». Под поэзией он (не первый) понимает «то, что нельзя пересказать прозой». То есть прозу он понимает так же, как мольеровский господин Журден. Но истинную прозу тоже нельзя пересказать «прозой журденовской». Ни «Евгений Онегин», ни «Василий Теркин» — это не проза, изложенная стихами (в отличие от некоторых популярных авторов, перечисленных Евг. Степановым). Малларме вообще все настоящее художество в слове определял как поэзию, таково и античное представление. Ни поэтический, ни прозаический стиль (ни стиль свободного стиха — тем более) нельзя передать, пересказать, кроме как процитировать. Потому вредны и бессмысленны «дайджесты» классической прозы, чем пытался заниматься критик Вл.Новиков, излагая классические сюжеты. Это не Толстой, не Чехов — это в каждой строке — Новиков. Исказив стиль, мы искажаем и уничтожаем вкус. Не только к литературе, но и к жизни.

А поэзию надо любить. При переходе на рынок не надо жаловаться, что читатель «обкраден». Читатель нынче сам кого хочет (и себя самого) оберет до нитки. Он не хочет открывать (а книгу надо открывать), он хочет, чтобы его ткнули носом, а поэзию читают не носом, а сердечным умозрением. Ограниченный человек (а он чужд поэзии) — рентабелен как потребитель плоского массового искусства, чтива, он насаждается, культивируется не без успеха нашими уродливыми СМИ. Феномен Айги, как ни странно, смыкается с феноменом массовых идолов, но только он — «элитарен», то есть окружен группой пусть малочисленных, но — фанатов.

О «бессердечной культуре» предупреждал нас еще в середине прошло века философ Иван Ильин, что мы имеем сегодня. Где нет любовного отношения (в том числе и привередливого, критического), там нет поэзии. И не важно уже, авангард или не авангард. К тому же, если история длится, разумный авангард со временем дополняет традицию, а авангард, сбрасывая традицию с парохода современности, рано или поздно либо тонет, либо Летучим Голландцем уходит за горизонт, а море традиционно остается вместе с выброшенными, ибо жизнь в море все равно богаче, чем на пароходе.