Короткие рассказы. Журнал "Крещатик", № 1, 2012

1996 год, до миллениума еще четыре года, они простые русские тридцатилетние невозвращенцы, они живут в меблированном номере в одном известном французском городе на улице Бургон. В этом отеле без звезд две комнаты – спальня и совмещенный санузел. И денег практически нет, и нет будущего, и есть только крошечная, малюсенькая надежда, что возможно завтра будет лучше. И он получит приглашение в Штаты, в Университет, и ее пригласят во французский театр или, на худой конец, кабаре.
А пока они вдвоем, и она раздевается, и зачем-то показывает стриптиз, кому, с какой стати, он это видел тысячу раз, но она все равно показывает, и постепенно снимает свои белые стринги, и она какая-то невероятная стринго-стар, и ему наплевать на то, что она его не любит, и, может быть, уже завтра она будет делать минет какому-то толстому антрепренеру…
Они лежат на полу, он обнимает ее за худые бедра, потом кладет руку на бритый лобок, она прижимается к нему и ничего не говорит, ничего не говорит. Уже скоро наступит утро, уже скоро наступит миллениум. И, может быть, им еще повезет.

Встретились, как обычно, возле памятника Пушкину.
– Привет!
– Привет!
– Деньги принес?
– Да, конечно. Спасибо тебе, что выручила.
– Не за что. Позвони мне на следующей неделе, может быть, кофе где-нибудь попьем. Хорошо?
– Хорошо.
– Ну все, я бегу, у меня заседание в Госдуме. Потом улетаю на семинар в Гонолулу.
– Счастливого пути!
– Что? Что? Не поняла…
– Счастливого пути!
– А… Спасибо! Ну давай, до встречи.
– До встречи.

У моего друга Жоржа (сорокапятилетнего тата) было хобби – каждый день он знакомился с новой девушкой на сайте dating.ru. Знакомился, на второй или третий день вступал с ней в отношения, а потом начинал мне звонить:
– Ты знаешь, она всем хороша: и готовит, как повар, и в постели – как гетера, и денег у меня не просит. Но все-таки она не домашняя.
– А что такое домашняя, Жорж? – спрашивал я.
– Ну не знаю, как тебе объяснить. Женщина должна быть домашней. Вот моя мама, еврейка, была домашней, сестра у меня домашняя.
Через неделю-другую Жоржик со своими возлюбленными расставался.
И опять начинал новый поиск.
Так бы он и жил в Москве, искал на сайтах знакомств свою домашнюю женщину, но, как на грех, случился кризис 2008 года, Жоржиково маленькое издательство разорилось, и он остался не у дел.
Тогда он вспомнил, что у него есть дядя в Австралии, и попросил его прислать приглашение.
Дядя, как это ни удивительно, оказался порядочным человеком и прислал. Жоржик улетел в Сидней. Месяца два от моего друга не было известий. Я даже заволновался. И тут, слава Богу, я получил письмо по электронной почте. К письму было прикреплено 15 фотографий. Жоржик на фоне виллы, Жоржик у бассейна, Жоржик на берегу океана и т. д.
Письмо начиналось такими словами: «Женек, наконец-то я счастлив, я женился. У моей жены дом на 20 спален, мы живем на берегу океана, на участке растут тюльпаны, в ванной может разместиться подводная лодка. Приезжай скорее к нам в гости. Я тебя познакомлю с супругой. Она такая домашняя…»

Семен Семенович чувствовал себя несколько уставшим от всего, что преподнесла ему судьба. Ему исполнилось тридцать восемь лет, а ему казалось (видимо, справедливо), что прожил он уже несколько жизней.
Последние несколько лет он жил один. В центре Москвы, в солидной трехкомнатной квартире, доставшейся ему по наследству от дедушки, который в свое время занимал весьма ответственный пост в каком-то министерстве.
Семен Семенович работал фотографом в журнале мод, но считал себя прирожденным философом, потому что любил разговаривать о жизни со своими друзьями.
Личная жизнь нашего героя протекала странным образом. У него было примерно семь женщин, с которыми он одновременно поддерживал связь, то есть разговаривал по телефону, ходил в театры, иногда в близлежащее кафе (рядом с домом). Примерно раз в месяц каждая из них приходила к Семену Семеновичу в гости и происходило то, что иногда должно происходить между мужчиной и женщиной. То есть женщина как таковая приходила в дом практически каждую неделю. Одна из семи. Круг своих пассий Семен Семенович не расширял. Все были довольны. Женщины ничего от Семена Семеновича не требовали. С теми, кто что-то требовал, он просто не общался.
Интересное дело – Семен Семенович два раза был женат, и обе жены сбежали от него за границу – одна в Голландию, а другая в Израиль. Поначалу он сильно переживал по случаю бегства своих жен (каждой в отдельности), а потом практично понял, что на все воля Божья, и особенно не убивался.
Иногда Семен Семенович ходил в церковь, где его журил молоденький, но очень мудрый и светлый отец Николай за то, что Семен Семенович имеет контакты с несколькими женщинами. Семен Семенович искренне каялся, просил прощения. Батюшка прощал его. Но, увы, в скором времени Семен Семенович опять совершал грех прелюбодеяния.
В принципе он очень хотел найти женщину, которая заменила бы ему целый мир, найти одну-единственную, которая стала бы всем. Но пока не находил. Таким человеком была для него когда-то его вторая жена. И, видимо, он все-таки до конца не мог прийти в себя после их разрыва.
Жизнь проходила на работе и дома. Забот хватало. За квартиру заплатить, за телефон, продукты купить, постирать, погладить...
Кроме того, Семен Семенович был дачником. А также обожал читать философские книжки.
Еще Семен Семенович очень любил поспать. Спал всегда один, терпеть не мог, когда женщины оставались у него дома ночевать, в таком случае стелил им отдельно в маленькой комнате на роскошном финском кожаном диване.
Ночами Семен Семенович слушал музыку, читал Библию, либо стихи своих любимых поэтов. Максимилиана Волошина и Александра Блока, Дона Аминадо и Марину Цветаеву, Георгия Иванова и Иосифа Бродского.
Семен Семенович жил и понимал, что жизнь – мгновение и, в общем, все действительно суета сует, как писал неслабый парень Екклесиаст.
Семен Семенович постоянно перечитывал этого библейского мудреца. «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки».
Еще ему нравились высказывания Екклесиаста о женщинах.
«И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею».
Семен Семенович как холостяк со стажем любил процитировать эти сентенции при случае. В компании таких же холостяков. Например, в обществе своего друга, офицера российской армии Санька Пузанова, от которого в свое время тоже сбежали две жены.
Семен Семенович понимал, что сам был однажды очень серьезно уловлен (все по Екклесиасту!) в женские сети.
И данное обстоятельство ему очень не нравилось. Потому что вырывался он из этих чарующих пут (пут своей второй жены) долго и мучительно. И не слишком успешно. Хотя, конечно, в последние годы Семен Семенович душу свою уже ни одной из женщин не отдавал. Держал всех своих барышень на определенной дистанции. Как бы сказал поэт Юдахин, Семен Семенович вышел из брака, как вор в законе из зоны.
Жили мы с Семеном Семеновичем по соседству. На одной лестничной клетке. И очень часто общались. В общем, я был одним из его постоянных слушателей-собеседников.
Как-то раз Семен Семенович зашел ко мне за спичками. Я пригласил его на кухню. Мы стали по обыкновению пить чай. И разговаривать. На сей раз Семен Семенович поспешил поделиться со мной своей новой идеей, которая, признаться, не очень меня порадовала:
– Вы знаете, Женя, а ведь вам даже и невдомек, что вас на самом деле просто не существует. Не удивляйтесь, не удивляйтесь. Я еще не сошел с ума. Но все дело в том, что нет никого и ничего. Есть только, помните Шварца, тени, отражения. Вот вы – литератор, писатель, на работу почти никогда не ходите. Следовательно, вы почти не отражаетесь в глазах других. Вывод? Вас почти нет.
– Ну, а как же мои произведения? – пробовал возразить я. – Ведь кто-то их читает! А разве я и мои произведения – разные субстанции? Они суть одно.
– Нет, это все-таки разные субстанции! – поспешил пессимистично заверить меня Семен Семенович. И – замолчал. И – забрав свои спички, удалился.
А я включил телевизор и стал смотреть новости. Передали, что завтра похолодает.
Я хотел уже было лечь спать, когда в дверь снова позвонили. Я посмотрел в глазок, на пороге стоял все тот же Семен Семенович.
– Вы знаете, Женя, – сказал он, – сегодня у меня какое-то огромное желание выговориться, а поговорить кроме вас в данный момент просто не с кем. Так что если вы позволите, я бы хотел с вами поделиться еще кое-какими наблюдениями. Например, о женщинах.
Эта перспектива мне, разумеется, понравилась больше, и я опять-таки пригласил соседа на кухню.
Семен Семенович продолжил:
– В последнее время мне стало казаться, что женщина влюбляется не в мужчину как такового, а в своего и этого мужчины г р я д у щ е г о ребенка. Инстинкт самосохранения женщины, ее генетический код диктуют свои законы, спорить с которыми очень трудно. Эта теория в общем-то не нова. Но я в какой-то мере являюсь ее прямым доказательством. Не в смысле моего появления на свет (об этом я судить не берусь), а в смысле моей личной жизни. В моей судьбе было не так много настоящих женщин, но все же... Я бы хотел рассказать вам о некоторых из них. Вот, например, Даша. Она любила меня страстно. А я тогда еще не развелся с первой женой. Возникали проблемы. Даша требовала, чтобы я принадлежал только ей. Когда я уезжал из Москвы хотя бы на несколько дней, Даша заболевала. Морально и физически. Словом, в чувства свои не играла. И представляете, она забеременела от другого мужчины через три дня (рассказала потом сама) после того, как мы расстались. Другую женщину звали Викуля. Она все написала в своих чувственных стихах, посвященных моей скромной персоне. Викуля тоже меня любила. Но теперь ситуация изменилась. Я в то время уже был свободен, а вот Вика находилась в законном браке. Поначалу это не мешало нам радовать друг друга всевозможными интимными ухищрениями. Да и просто радоваться общению друг с другом. Вика говорила, что кто-то «подключил ее ко мне».
– Она тоже забеременела не от вас? – грубовато спросил я.
– Вот именно, – вздохнул Семен Семенович. – Она забеременела через неделю после нашего разрыва от своего мужа, которого презирала и даже иногда ненавидела (случалось, он ее бивал!). И, наконец, я хочу рассказать вам про Машу. Она уходила от своего сожителя Ивана ко мне, пыталась жить со мной, его называла предателем и алкашом. Показателен такой факт: с Иваном они жили, не предохраняясь, почти три года. И – хоть бы что. Я, кстати, имел контакты с Машей только в презервативе. После нашего разрыва она все-таки забеременела от Ивана.
– Я что-то не пойму, к чему вы, Семен Семенович, клоните? – недоумевал я.
– А к тому, Женя, что, видимо, ее генный атом искал более сильного партнера (видимо, я все-таки сильный индивид!), а не найдя, вернулся к тому, что имел. Организм ждал три года, искал замену носителю мужской энергии. Найти не удалось. Маша родила от Вани. Причем они никогда не лечились ни у каких врачей. Материя человеческой биоэнергетики оказалась мудрее любых академиков. Я мог бы привести и другие примеры. Но сейчас в этом нет необходимости. Я просто хочу еще вам сказать о том, что одна из самых важных и мудрых наук на земле – это евгеника, наука об улучшении рода. Ребенок должен быть совершеннее родителей. И он – еще неродившийся! – диктует потенциальным родителям правила бытия. Правила жизни. И правила смерти.
– Но, если следовать вашей логике, генные атомы мужчин, от которых родили ваши былые возлюбленные, оказались сильнее ваших. Выходит, что дети выбрали не ваши, как вы изящно выражаетесь, атомы...
– Может быть, вы и правы, – неожиданно для меня согласился Семен Семенович. – Впрочем, какое это сейчас имеет значение. Кажется, мой поезд уже ушел.
Семен Семенович вернулся к себе. Я опять включил телевизор.
Через полгода я решил обменять свою однокомнатную квартиру в центре на трехкомнатную на окраине, что и сделал, доплатив небольшую сумму.
С тех пор Семена Семеновича я не видел.

Сорокапятилетний бывший учитель французского языка и вечный бобыль Вася преуспевающим мужчиной себя не считал, но жил все-таки неплохо. Пребывал он круглый год на даче, в уютном трехэтажном особнячке, в Рузском районе Подмосковья.
Тех денег, которые в постперестроечные годы Вася заимел благодаря полученному от бабушки наследству, ему на хлеб с маслом хватало. Бабушка умерла и завещала трехкомнатную квартиру в сталинской высотке единственному внуку. Он быстренько продал трешку, купил двушку на Аэропорте и дом в Подмосковье. А после этого послал свою среднюю школу и кровопийц-учеников куда подальше и переехал на дачу.
…Это только кажется, что если ты нигде не работаешь, ты ничего не делаешь. И это только поверхностный человек не отдает себе отчета в том, что работать и зарабатывать – разные вещи.
Вася – зарабатывал. Он сдавал квартиру. Выходило, конечно, не много, однако на жизнь – спокойную и несуетную! – хватало.
Вставал он часов в двенадцать. Умывался ледяной артезианской водой, топил печь. После этого, как правило, шел в деревню за продуктами. Ел Вася довольно скромно – картошку, консервы. Старался покупать и фрукты, в основном апельсины.
Он готовил еду сразу на весь день – большую сковородку картошки с тушенкой. Этого ему было достаточно.
По вечерам Вася либо читал философские книги (Соловьева, Лосского, Хлебникова и т. д.), либо слушал музыку. Он очень полюбил в последнее время неоклассицистов типа Эннио Морриконе, Стива Клайдермана, а также музыку Китаро. Мелодии уносили Васю далеко-далеко от Подмосковья, и он мысленно бродил по белоснежному, нежно-воздушному греческо-болгарскому городу Несебру, собирал ракушки и гладкие большие камни. Иногда Васе казалось (почти как Декарту), что метафизический сон превращается в явь, а явь в метафизический сон. Он не мог со стопроцентной уверенностью определить, где его и с т и н н о родная земля, кто его всамделишные пращуры. Хотя – и это, наверное, довольно странно – в Несебре – в земной видимой реальности – Вася был только один раз. На экскурсии. Экскурсия длилась т р и часа.
Впрочем, Вася пребывал в уверенности, что Абсолют ниспосылает нас в очередной раз на землю за тем, чтобы мы имели возможность взглянуть на те места, где были когда-то счастливы, где жили в прошлых своих воплощениях, в минувших эпохах.
Зимой в дачном поселке было упоительно тихо. Люди приезжали только в выходные. И Вася, очарованный дачник, смотрел на быстрые заячьи и лисьи следы, внимал беззлобным «доносам» красавца дятла, выходил на абсолютный контакт с пронзительным биополем берез и орешника. И – понимал, что, живя в лесу, он совершенно не одинок.
Вместе с Васей в доме жила кошка Маруська, которая сама пришла зимой в дом. Пришла и осталась. Причем она появилась только тогда, когда Вася доделал в доме печку.
Вася не читал газет, не смотрел телевизор, он находился в своем собственном измерении. И выйти из него не мог. И не хотел.
Большую часть времени Вася проводил все-таки в метафизическом сне. Либо просто спал. Ему снились все тот же Несебр, Крым (он учился в седьмом классе в Евпатории), его нерожденные дети, большой круглый семейный стол, за которым он никогда не сидел, веселье и смех.
Когда он реально просыпался, кошка Маруська лежала у него либо на груди, либо на плече.
Маруська очень походила на женщину.
Больше всего в жизни (это, конечно, шутливое преувеличение) Вася боялся, что Перестройка закончится и больше нельзя будет жить на деньги, полученные от сдачи квартиры, а «тунеядцев» начнут сажать, как сажали раньше, в коммунистические годы.
Когда наступало лето, приезжало много дачников. Вася начинал сезонные работы. Кому-то полы настелить надо, кому-то просто бревна потаскать. Платили хорошо. Вася денег не откладывал. В основном их пропивал. Летние месяцы были запойными.
К зиме он приходил в норму и возобновлял свой созерцательный образ жизни.
Так проходила его жизнь.
Но однажды все изменилось. К одному из его работодателей приехала в гости русскоязычная американка, эмигрантка «третьей волны». Ее звали Ирина. Было ей, как и нашему герою, сорок пять лет. Моложавая, полненькая, одинокая…
Роман между ней и Васей закрутился на удивленье быстро. И через два месяца Ирина и Вася вместе отбыли в Филадельфию. Васе – по Ириному приглашению – оформили визу на два года.
Свою дачу он сдал. За тысячу долларов в месяц. Сразу на год. Кошку оставил младшему брату Евгению, который был довольно преуспевающим бизнесменом и жил в центре Москвы.
Ирина в Штатах работала художницей. Уехала она из Москвы восемнадцать лет назад, окончила Пенсильванскую Академию художеств, жила на то, что оформляла офисы в различных американских городах. Жила не богато, но и не бедствовала, конечно. В общем-то ей везло. Заказы не переводились. Хотя найти их в Америке даже дипломированному специалисту очень трудно.
Ирина имела небольшую (однокомнатную) собственную квартиру (студию) в Филадельфии и снимала просторную мастерскую неподалеку. В мастерской не было центрального отопления, но зато функционировали канализация и газ. Платила Ирина за мастерскую сто пятьдесят долларов в месяц. Это очень дешево. Хорошая цена, как говорят в Америке.
Ирина работала много, мазала, как она выражалась, краски.
Вася жил как прежде. Слушал любимую музыку, читал своих философов. Отдавал Ирине пятьсот баксов в месяц, которые ему жильцы пересылали по системе Western-Union. И жили они, поживали.
Если Ирина довольно часто выходила из дома (в магазин, на выставки, на русские литературные вечера), то Вася вел абсолютно замкнутый образ жизни. Русская Филадельфия его не устраивала. Двухэтажные невзрачные типовые домики, засилье пишущей братии, несуразный суржик с одесским акцентом, невкусная еда в магазинах… Он тосковал по своему дому и кошке Маруське…
Через год их совместной жизни Вася вернулся к себе в Подмосковье.
Маруську у младшего брата забрал.

Москва, 1987 год. Евгений, 23 года, женат. Виталий, 47 лет, холост. Они научные сотрудники в музее пролетарского писателя Николая Мужественного.
Комната экскурсоводов.

Евгений: Виталий, сегодня у нас будут экскурсии?
Виталий: Нет, сиди отдыхай. Я сейчас пойду в магазин, тебе что-нибудь купить?
Евгений: Нет, не надо. Мне жена собрала еды.
Виталий: Везет тебе, жена о тебе заботится.
Евгений: Да, у меня жена прекрасная. А ты почему не женишься?
Виталий: Так я был женат, много лет, у меня уже внуки.
Евгений: Ты любил жену?
Виталий: Да, конечно. Но я любил и других женщин. У меня всегда были параллельные романы…
Евгений: Зачем?
Виталий: Во-первых, мы были с женой в гражданском браке, жили на разных территориях. И чтобы сохранить наш союз, я вынужден был иметь запасные аэродромы. На всякий случай. Чтобы сохранить баланс сил. Чтобы не выяснять отношения с женой, когда она в дурном расположении. В общем, я ни с кем старался не ссориться.
Евгений: Извини, конечно, но, может быть, ты никого не любил?
Виталий: Может быть. Но разве любовь – это главное? Главное – это интересы. Знаешь, как капиталисты говорят, важны рынки сбыта. Вот мне надо было куда-то девать свою плотскую энергию. Следовательно, я обязан был иметь разные варианты. А вдруг у жены плохое настроение? К тому же она нередко вообще уходила от меня.
Евгений: Я где-то читал, что такой принцип называется «любовная пирамида».
Виталий: Не знаю. Я ни о чем не жалею.
Евгений: Но ты ведь сейчас один.
Виталий: Ну почему? Я со всеми остался в хороших отношениях. И сын, и внуки ко мне очень хорошо относятся. Да и жена часто звонит.
Евгений: А если бы начать сначала? Как бы ты прожил?
Виталий: Точно также. Хотя, наверное, я бы уехал из страны. Жил бы в Америке, Франции, Италии. Или, может быть, в Индии.
Евгений: Ты думаешь, там было бы по другому?
Виталий: Не уверен, поэтому я никуда и не уехал.

2011 год
Скит под Красноярском.
Келья старца Виталия.
Старец Виталий, 71 год. Бизнесмен Евгений, разведен, 47 лет.
– Здравствуй, Виталий!
– Здравствуй, друг мой Евгений. Нашел, значит, меня. А я тебя ждал.
– Да, нашел. О тебе ходят легенды. Говорят, ты стал святым.
– Врут, ироды. Грешник я. Прости меня за все, Евгений.
– Да за что же?
– За все прости.
– И ты меня прости.

– Связей, – она говорит, – у меня пруд пруди. А коммерческой жилки нет.
Я бы хотела издавать альманах о легендарных личностях, но денег нет.
– А с кем ты знакома из влиятельных (денежных) людей?
– Да со многими. У меня даже в Еврейском конгрессе есть друзья.
– Так ты попроси у евреев. Они всегда на культуру дают.
– Я просила – не дают.
– Хочешь, я попрошу, уверен, мне не откажут. У меня коммерческая жилка есть.
– Нет, это же мои связи. Я со своими людьми буду сама разговаривать. Давай ты лучше свои связи подключишь и будешь издавать мой альманах.
…Глаза у нее добрые. Взгляд наивный. Образование высшее. Родилась и выросла в Москве.

Отправил от Союза писателей ХХI века одну поэтессу на литературный фестиваль в Будапешт.
Ее встретили, разместили на вилле, поили-кормили, водили по городу, устроили литературные вечера, пообещали издать книгу на венгерском языке и т. д. Все бесплатно.
Приезжает, звонит мне:
– Ты знаешь, я счастлива, принимали как королеву. Я выхожу на мировую сцену.
На следующий день читаю в ее ЖЖ заметки о фестивале:
«На фестивале блистала я одна. Меня сравнили с Цветаевой и Ахматовой. Один австрийский писатель спросил меня: не знаю ли я президента Союза писателей ХХI века Евгения Степанова? Женьку, что ли? Да, есть такой. Очень средненький поэт. Поэт в России – только я».
На следующий день она пришла ко мне. Говорит: «Слушай, давай ты меня теперь отправь в Берлин, ведь у тебя там все схвачено…»

Издателю Либерзону (кандидату филологических наук, защитившемуся в МГУ) звонит очередной автор:
– С вами говорит гений. Я член Союза писателей, я награжден 10 литературными премиями и орденами. Меня все знают в литературной тусовке.
– Да-да, – отвечает издатель Либерзон, – понимаю. – Что вы от меня хотите?
– Хочу издать книгу. Я заплачу.
– Понятно. Пришлите, пожалуйста, по электронной почте рукопись.
Присылает. Издатель Либерзон читает. Страшная безграмотная графомания.
И что же делать издателю Либерзону? Он так хотел бы послать этого очередного графомана куда подальше, сбить с него спесь и наглость. Но – нет. Он издаст – за деньги – его книгу. И будет ему улыбаться. И даже будет его хвалить.
И будет ненавидеть сам себя.
И даст немного денег своим стареньким маме и папе.

Ко мне в редакцию пришел в гости один народный целитель, по совместительству он писатель. Рассказывает, как он общается с Иисусом Христом.
Спрашиваю:
– О чем вы говорите?
– Да обо всем. Вот тут я похудеть собрался. Спросил Иисуса, что мне делать? Он ответил: «Серега, прекрати есть котлеты!»