Стихи. Сайт www.dikoross.ru

Евгений Степанов родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института, Университет христианского образования в Женеве, экономический факультет Чувашского государственного университета и аспирантуру факультета журналистики МГУ. Литератор, издатель, культуролог. Редактирует журналы «Футурум АРТ», «Дети Ра» и «Зинзивер» (Санкт— Петербург), генеральный директор издательства и типографии «Вест- Консалтинг», президент поэтического фестиваля «Другие», член редколлегии журнала «Крещатик». Член Союза писателей Москвы с 2003 года. Лауреат Отметины имени Отца русского футуризма Д. Д. Бурлюка. Как поэт, критик, мемуарист, интервьюер печатался в таких изданиях, как «Дружба народов», «День поэзии», «Поэзия», «Вопросы литературы», «Юность», «Журнал Поэтов», «Столица», «Крещатик», «АКТ», «Черновик», «Ex libris НГ», «Новое русское слово» (Нью- Йорк), «Собеседник», «Совершенно секретно» и многих других. Автор книг стихов и прозы, вышедших в России и за рубежом. Живет в Москве.

Кублановский уехал в Норвегию.
Он уехал туда на пять лет.
И строчит удрученно элегию,
Что в России он видный поэт.

Ермолаева стала монахиней.
Упорхнула в заброшенный скит.
Все анапесты, все амфибрахии
Позабыла. Молитвы твердит.

Василевский с богатым Чуприниным
Было дело открыли кабак.
Но смекнули: кабак не по чину им.
И открыли коммерческий банк.

О журналах забыли. Журнальные
Изменились делишки всерьез.
Д. Кузьмин стал главенствовать в «Знамени».
Поэтесс в пух и перья разнес.

Говорит: «Только мальчики, мальчики
Поднимают поэзии флаг.
Перестройку мы правильно начали.
Тот, кто женщин печатает, — враг!»

«Новый мир» — под редакцией Кедрова.
Кедров — на авангардной тропе.
Он сказал вероломно «покедова»
Рейну, Кушнеру, ну и т.п.

Воцарились Кацюба, Тышковская,
Бирюков и Степанов, стервец.
…Вот и кончилась сказка московская.
Вот и сказки конец.

Санин выбился в гении сразу.
Ванин выбился сразу из сил.
А Петров сторожил автобазу.
Не печатался, но не тужил.
Санин выпустил книгу, другую.
Ванин рукопись сильную сжег.
А Петров подметал мостовую.
И семью прокормить все же смог.
— Все в порядке, — твердил он, — в порядке!
Непечатаньем нас не возьмешь.
Все равно в наши злые тетрадки
Не пролезет постыдная ложь.

заходил поэт емелькин
говорил как он велик
заходил поэт сарделькин
говорил как он велик

заходили сто поэтов
говорили все одно
но зашел поэт ракетов
и принес с собой вино

пили рислинг амаретто
говоря про женский пол
и ушел поэт ракетов
и обратно не пришел

Сладкая Лера — отрава.
Хваткий Валера — бандит.
Только деревьям и травам
Я нараспашку открыт.
Страсть промолчит о рассудке.
Дружба сокроет расчет.
В эти холодные сутки
Только печурка спасет.

Вкусны земные калачи.
Но только лень вставать с печи,
Ужасно лень вставать покуда.
Милей —
Когда идут лучи —
Как Блок писал — лучи о т т у д а.
Я не желаю вдругорядь
К земному раю привыкать.
Молчите, Прага и Кусково!
Пусть даже будет жизнь на «пять» —
Я знаю —
Рая нет земного.

Не льстился на елей — любой.
Не верил ничьему злословью.
Я был распят — самим собой.
Своим грехом. Своей любовью.
Своею песенкой смешной.
Своим нездешним пульсом адским.
Своей славянскою душой.
Своим прищуром азиатским.

хищный взгляд и пасть бульдожья
и деньжонок до …

неужели это рожа
отражается моя

фабрикантик фабрикантик
много дел и много тел

а талантик а талантик
точно фантик
у
                л
                              е
                                         т
                                                 е
                                                        л

Конечно, комнат пять — не четверть комнатенки,
Конечно, много тыщ — не жалкие копейки.
И — в отпуск на Гавайи. Как сибарит. В шезлонге.
И в отпуск — не в Тамбов опять писать статейки.
…Неистребимый червь червленого спецхрана,
(Прошу не путать с красно- коричневой охранкой)
Я представляю, как живут в изящных странах,
Но разве так живут, как я мечтал под банкой?
Но разве я найду в какой- нибудь державе,
Что вижу я во снах, когда Оле Лукойе
Меня уносит ввысь от горестливой яви,
Но разве сам себя оставлю я в покое?

Меня давила, как клопа,
Сжимала мне бока, сминала
Разноязыкая толпа
Вокзала.
Но ни минуты, ни одной,
Не раздражался на толпу я.
Поскольку сам я был толпой,
Сам всех толкал напропалую.

Я был — как бес — богат вполне.
Я был — как бомж — на самом дне.
Но огненный незримый столп
Не затухал ни дня во мне.
Питался мой сумбурный троп
И отсветом чижевских троп,
И вечной квантовой пыльцой,
И песней, что озвучил Цой…
Я в очень красной жил стране.
Я был — как все — огнем в огне.
И огненный незримый столп
Не затухал ни дня во мне.

а до мишки
дрянь домишки
при егоре
горе горе
а при боре
вор на воре
хитрый и суровый вова
и совсем совсем херово
опосля придет гвидон
этот вообще гондон
а когда же а когда же
никогда же никогда же

смычком колдует дога
а кисточкой дега
деньжонок надо много
не надо ни фига

не надо мне татьяну
гордон не потяну
я обниму путану
как верную жену

фатальная беспечность
оплаченный экстаз
а час почти что вечность
а вечность точно час

У зимы затянулся жестокий забег.
Сумасшедший, безжалостный мартовский снег
Закрывает ресницы московским прохожим.
Что- то скрыть иль укрыть он желает, похоже.
Он метет день- деньской, он метет и метет.
Лишь один необычный, седой пешеход
Не страдает от снежного круговорота.
Потому что прожил лет, наверно, пятьсот,
Потому что изведал нездешнее что- то.

Здесь времечко напоминает слепнями покрытую клячу.
Здесь вечные гости плетут не корзинки, увы, — чепуху.
Но учит провинция тихому, горькому- горькому плачу.
И есть априорное мненье: провинция учит стиху.
И есть занимательный факт: провинция учит полету
Над пропастью въедливых и намагниченных мелочей.
А также дарует возможность (порою и мне, стихоплету)
Наслушаться не депутатских, а ясных небесных речей.

Будильник нудный, как Дибров.
Кусок бекона.
Вонючий свальный грех метро.
Контора- зона.
Домой. Яичница. Отбой.
Спать — это все- таки свобода.
…А неба нету над Москвой,
Нет небосвода.

хорошо бы жить в лесу
и не знать прогресса
понимая как дерсу
все законы леса

хорошо бы к небесам
обращая взоры
две- три строчки написать
выше чем заборы

на николиной горе
в жуковке- барвихе
хорошо бы в гости пре-
лестные чувихи

приезжали и опять
уезжали с богом
хорошо бы написать
написать о многом

о любви и нелюбви
жалящей жестоко
о друзьях что полегли
в землю раньше срока

о далеком далеке
реках- океанах
о районном городке
и заморских странах

хорошо бы чтоб и впредь
пели свиристели
хорошо бы умереть
в собственной постели

две тысячи двадцатый год
на треть
уменьшится народ
две тысячи сороко- вой
Россию
назовут Москвой
две тысячи пятидесятый
воскреснет
мой народ распятый

на пороге — не ведая — сны — на пороге
на пароме — туда (до луны?) — на пароме
бормотанье — шаман — чахлый сын сибирячки
очень быстро — алтын (или меньше?) в заначке
мертвецы в записной тонкой— тоненькой книжке
ни юрашки ни тани — ни дна ни покрышки
а с собою не взять ни рубля ни деркама
непонятно — и видимо в сторону храма

По Козицкому зыбкой, нетвердой походкой
Голубь— пенсионер мне навстречу идет.
Может, он, как и я, увлекается водкой,
Может, ест, как и я, где— то триста раз в год.
— Я не пьянствую. Крошек хватает от булок, —
Отвечает мне голубь. — Я просто влюблен
В этот вольный, красивый кривой переулок.
И любовью своей, как вином, опьянен.

Третий глаз прорастает большой гематомой
Сквозь асфальт толстокожего лба.
Всей земле улыбаюсь, как старой знакомой.
Понимаю любого жлоба.

Разве буду роптать! На дворе Кали- юга.
И еще будет долго она править бал.
Разве я не увижу в противнике друга,
Разве мало я по небу, в космос летал!

…И еще одного обломала эпоха,
А точней, не эпоха, а черт знает что.
Вот он вышел во дворик, поэт- выпивоха,
В этом некогда классном (от Зайца!) пальто.
Вот он вышел. И сел покурить на скамейку.
И ему тяжело, а, быть может, начхать,
Что он вновь накропал р я д о в у ю статейку,
Все равно все статейки выходят в печать.
И ему тяжело, тяжело не на шутку,
Оттого, что, когда пробудится Москва,
Он поймает такси (а точнее, попутку)
И проводит дружков из немого «Ш— 2».
А пока он дымит. И ему трудновато
Уяснить — почему, кто и что здесь виной, —
Жизнь сложилась не так, как мечтал он когда- то,
А сложилась, как ей захотелось самой?