— Я родился
в 1927 году на Украине, — начал рассказ о себе Виктор Лазухин. —
Но это для меня все равно Россия. Родители мои — выходцы из Тамбовской
губернии. Их предки в конце девятнадцатого века переселились в Поволжье.
Я, как и старший брат Михаил, родился в Краматорске. Детство у нас было
счастливым. В четвертом классе я уже издавал стенгазету. Ежемесячно.
Я и писал, и рисовал. До седьмого класса газетой занимался. А потом
пришли немцы. В сорок третьем году они погнали нас на Запад. Так мы
оказались в Германии. Работали все вместе на железной дороге. Я, папа,
мама, Миша. Потом нас освободили американцы. Многие тогда поехали на
Родину. И угодили в советскую оккупационную зону. Увиденному ужаснулись.
Семьи разделили. Детей, мужиков, баб селили отдельно друг от друга.
Все барахлишко забрали. Мы послушали про это и всей семьей приняли решение:
не возвращаться. Мне тогда исполнилось восемнадцать лет. Мы стали врать
американцам, что мы с Западной Украины. Потому что согласно Ялтинскому
соглашению лица, жившие до тридцать девятого года не на советской территории,
депортации не подлежали. Мы придумали легенду, что мы из Тернополя.
И американцы вывезли нас из Восточной Германии в Западную. С сорок пятого
по пятидесятый годы мы проторчали в Баварии, в пересыльных лагерях.
Нам еще повезло — мы все были вместе.
Затем Толстовский фонд в лице дочери Льва Николаевича Толстого Татьяны
Львовны выписал нас в Америку. Это была единственная организация, которая
помогала русским. В декабре пятидесятого года я оказался здесь, в Филадельфии.
Вскорости мы все опять воссоединились. Я, Михаил, родители. Начали здесь
с нуля. Я быстро нашел работу. На фабрике. Пошел возить ящики на тачке.
Зарабатывал сорок пять центов в час. Тогда это было много, сейчас —
гроши. Через две недели я получил на фабрике другую работу — начал ящики
с вазами возить. Там работали наши ребята из второй «волны» — они эти
вазы расписывали, а я развозил. Зарабатывал уже семьдесят пять центов
в час. Имел в неделю около двадцати долларов. Тогда на эти деньги я
мог жить вполне сносно. Тогда билет на трамвай стоил пять центов, чашка
кофе — тоже пять центов, в кино мы бегали за десять центов... А сейчас
билет на трамвай стоит доллар двадцать пять. Что делать! Сколько лет
прошло с той поры!
— Кем Вы еще работали в Америке?
— Писал целый год рекламные вывески, тоже хорошо зарабатывал. Потом
поступил на работу в компанию, которой руководила женщина, симпатизирующая
русским. Ее фирма делала упаковки для различных товаров. Она мне сказала:
«Я буду давать тебе работу на дом». Я поначалу предположил, что это
нечто несерьезное. Но за три дня работы я получил тогда сто тридцать
пять долларов. А раньше я имел — максимум — двадцать пять в неделю.
Я делал упаковки для полотенец. Работа не пыльная. Деньги приличные.
Для меня, во всяком случае. Я поначалу даже не верил, что мне полагается
столько денег. Как-то раз позвонил на фирму, поинтересовался: «Может
быть, мне заплатили больше, чем положено?» Оказалось — не больше. Все
дело в том, что я стал свободным стрелком, «фри лэнсом».
— То есть?
— Ты делаешь работу на более выгодных — по оплате! — условиях, чем постоянные
рабочие. Если бы я работал в штате, мне бы за мою работу заплатили втрое
меньше. Потому что тогда бы я получал еще и зарплату. А так — только
повышенный гонорар. Три месяца я проработал вольным стрелком, потом
хозяйка предложила мне перейти на постоянную работу. Я перешел. Проработал
я у этой женщины полтора года. А потом пошел учиться в Пенсильванскую
академию художеств. Мне дали стипендию на пять лет. За обучение я ничего
не платил. Только за материалы — краски, холсты... Жилось и тогда неплохо.
Я учился, подрабатывал «фри лэнсом». После Академии поступил еще на
вечерние курсы Пенсильванского университета. Получил звание бакалавра.
А еще через два года — магистра. После этого стал преподавать в Осчестерском
колледже. Теперь это университет. Я — профессор. Преподаю графический
и компьютерный дизайны, эстамп. Я уже могу уйти на пенсию, но не хочу.
Я сам создал программу компьютерного дизайна и не хочу бросать начатое
дело. Я и преподаю, и учусь, постоянно открывая в своей профессии что-то
новое. Мне это все безумно интересно. У меня четыре класса. В классе
от двенадцати до двадцати человек. Университет наш государственный,
входит в университетскую систему штата Пенсильвания.
— Виктор, Ваши картины находятся в престижнейших музеях Америки,
а также в Третьяковке, в Русском музее. Разве Вы не могли бы жить в
Америке на свое искусство?
— За искусство — некоммерческое! — тут никто не платит. Все, что мы
с Михаилом делаем в живописи, мы делаем для души. А не для денег. Мы
свободны в своем творчестве. Ни от каких издателей, ни от каких галеристов
мы не зависим. Но в экспозициях, конечно, принимаем участие. Здесь важно
участвовать в выставках, работу которых оценивает жюри. В жюри, как
правило, входят люди с именами. Оно дает премии.
— Какие?
— Денежные. От двухсотпятидесяти долларов до пяти тысяч, примерно. В
Америке, Женя, все как-то должны зарабатывать себе на жизнь. Искусством
здесь занимаются в нерабочее время. Это важно понять. На искусство здесь
живут единицы. И мы этим единицам не завидуем. Им нужно подстраиваться
под рынок.
— Что, и Шемякин подстраивается?
— Конечно. Да еще и как! Он делает свои работы исключительно для коммерческих
галерей, делает их по заказу, то есть — на потребу. Премий ему здесь
никто не дает, в американских выставках он не участвует. Он — коммерческий
художник. Продается хорошо. Хорошо сам себе создает рекламу. В этом
он превосходный мастер. Но мне его, честно говоря, очень жалко. Я считаю
так: лучше подметать улицу, а по вечерам творить, чем зарабатывать коммерческим
искусством. Самое же большое счастье — это, конечно, когда у тебя покупает
то, что ты хочешь делать. Но
это — неслыханная редкость.
— Чувствуете ли Вы себя русским художником?
— Я — русский человек. А художник... наверное, скорее американский.
Впрочем, в этом пусть лучше разбираются искусствоведы.
* * *
История
Михаила Лазухина похожа на историю его брата. Россия, эмиграция, картины,
преподавательская работа...
Михаил — член Пенсильванской академии художеств, его работы, как и работы
Виктора Лазухина, находятся в Третьяковке, в Русском музее, во многих
европейских городах.
Сейчас Михаил на пенсии. Занимается только искусством.
— Ныне, —
рассказывал мне Михаил в своей роскошной мастерской, — я могу,
наконец, полностью распоряжаться своим временем. И мечтаю утвердить
себя именно в качестве русского
художника, а не американского. Последнее, по-моему, ко мне относится
чисто формально. Ибо все мои помыслы не здесь, а у «дальних берегов».
Моя главная мечта (чуть ли не молитва!), чтобы Россия встала на ноги.
Это для меня самое главное.
Беседу
вел Евгений СТЕПАНОВ
1992
См. работы
Виктора и Михаила
Лазухиных
в мультимедиа-галерее журнала «Футурум АРТ».