Главная страница

Публикации

 

Стихи. "Еврейский мир", 31 июля 2015 г.


    



Арье Юдасин

Евгений Степанов


Каждому президенту — по земному шару!


Если бы не лень и не малый формат газеты, я бы перечислил титулы нашего гостя. Генеральный директор консалтинговой компании, издатель и редактор десятка изданий, кандидат-филолог, поэт, прозаик, журналист, критик, культуролог, экономист… Окончил учебные заведения (по разным специальностям!) в Тамбове, Женеве, Чебоксарах и Москве, званий и наград наполучал, книг выпустил немерено, языков знает кучу (настолько, например, что читает лекции в США, Финляндии, Швейцарии, Румынии, издаёт и редактирует журнал на болгарском)… Из званий мне особенно приглянулись «почётный гражданин штата Кентукки» и «лауреат Отметины имени отца русского футуризма Бурлюка». Как он всё это успевает и совмещает, мне, лентяю, неведомо. Может быть, потому, что экономит на запятых?
А этот титул пишется первым: президент Союза писателей XXI века. Учитывая лауреатство Евгения в конкурсе имени Хлебникова (президента земного шара) и явное родство хотя бы одного из пластов его поэзии с футуризмом, я вношу предложение: выдать каждому потенциальному президенту по отдельному земному шару. А то у некоторых столько энергии, что на одном шаре им тесно.
Вот, например, одна из его очень ещё «традиционных» проб пера:


Философские стихи


Волк
шёл,
подл,
зол.
И шёл
ко-
зел.
Ох,
ах,
в коз-
лах
знал
толк
тот
волк.

У Евгения аппетит к жизни, к мысли, к звуку и формуле. Он любит играть в слова. Чаще очень талантливо. Филолог всё-таки… И, мне кажется, пишет сразу на чистовую — его стихи, очень в разные годы разные, выглядят непосредственными зарисовками. Или — редактор настолько матёрый?
Что у него совсем просто и оттого мне нравится больше всего — это любовь к России, особенно к её сельской природе. Странно для «гражданина мира» и сверхнагруженного горожанина, правда? Настоящий русский человек, без рисовки и похвальбы и без стыда за свою нацию и родину. Уважаю.

Запада плоть измочалена
жёлтый сгущается цвет
мальчик похожий на Сталина
пишет автопортрет
бес улыбается тщетно
видно что это бандит
так притворяется этна
мол утомлённая спит
кроткий стою как ягнёнок
вижу наш мир без прикрас
Г-споди дай нам силёнок
выстоять в тяжкий час


СЕЙЧАС


Я был когда-то пионер
мальчишка — руки в брюки
я жил тогда в СССР
теперь живу в фейсбуке

я был когда-то ловелас
камаз витальной плоти
ну а сейчас ну а сейчас
на тренерской работе

я был задира и амбал
я был под стать Мамаю
я раньше много понимал
теперь не понимаю


* * *


Я навьючен, точно верблюд, тюками,
Тюками контрактов проблем — напасть.
Я поддерживаю сердце руками,
Иначе оно может упасть.

Двадцать лет кряду — офис, работа,
Галстук, точно удавка, сорочка, пиджак.
Я хочу, как Мюнхгаузен, вытащить себя
из болота.
Вытащить себя из болота я не могу никак.

Я люблю Наташу — она далече.
Прогоняю Машу — она со мной.
Получается так: судьбе невозможно перечить.
Получается так: жизни не будет иной.


* * *


Приближается крах точно кранах
приближается краской огня
я забыл о совдеповских ранах
но они не забыли меня

я забыл про любовь и улыбки
я забыл как играл в карамболь
точно цепкие детские цыпки
донимают и страхи и боль

и за что это блин наказанье
и зачем позабыты пиры
и не пить нам уже мукузани
и не пить нам уже хванчкары


ОТРАДА


Корова в илистой реке
и лес — одной со мною крови —
и дочь моя на чердаке
в домишке на Лесном Тамбове
отрада — нежность — и восторг
восторг — и нежность — и отрада
какой Париж какой Нью-Йорк
мне больше ничего не надо


ОКТЯБРЬ


Закрывают озябшие дачи
засыпает мой сад-огород
и душа потихонечку плачет
хоть она — говорят — не умрёт

плачет точно предчувствует лихо
точно холод нездешний в груди
точно острая как облепиха
замаячила жизнь впереди

ничего-ничего — всё в порядке
очень скоро здесь будет тепло
я вернусь — эти вечные грядки
я вскопаю всем бедам назло


ПАМЯТИ ТЮТЧЕВА


Это родина: снег, холодрыга,
Это вести плохие и месть.
И кому-то басманное иго,
А кому-то гаагская жесть.
Это родина: род и отродье,
И родной до беспамятства сброд,
Черных речек разлив, половодье,
Черных речек, не пройденных вброд.
И страшна, и грешна, и — пригожа!
И не нужно какой-то иной.
Это родина, это надёжа.
А надёжа навеки со мной.


ОДИН МОЙ ЗНАКОМЫЙ


Эпоха распиленных грантов,
Эпоха фальшивых талантов,
Эпоха войны и вранья.
И я здесь — так вышло — и я.
Эпоха большого гоп-стопа,
Эпоха фейсбучного трепа.
Такая, видать, колея.
И я здесь — так вышло — и я.
Лачуги, лачуги, хоромы.
Эпоха Фомы да Еремы.
И — музыка-ворожея.
И я здесь — так вышло — и я.


* * *


Мне нравилось, точно идиоту,
Жить всюду, где я жил —
В тамбовской больнице,
В индейской резервации,
В швейцарской резиденции,
На окраине Москвы
И в центре Москвы,
Возле океана
И возле реки.
И цетера.
Мне нравилось жить на земле.
Хотя бывал я на ней очень редко.


ПАМЯТИ ДРУГА


Умер мой друг, товарищ.
Мудрый, как фолиант.
Видимо, испепеляющ
Талант.
Горечь и боль утраты —
Сколько ни голоси.
Видимо, нет пощады
Русскому на Руси.


* * *


эпиграф
Когда оттуда ринутся лучи…
Александр Блок

Улетаю на дни, и недели, и месяцы.
Возвращаюсь.
Улетаю на вечность.
И вновь возвращаюсь.
Никого на земле не боюсь.
Ничего не желаю чрезмерно.
Я не стал ни банкиром, ни вором, ни спикером.
Я остался пунктиром, намеком, мелодией.
Я остался — кем был —
Человеком, услышавшим Голос.